Иеромонах Никодим — один из немногих судовых священников, удостоившийся отдельной строки в Хронологическом перечне действий флота в Порт-Артуре.

В записи от 18 ноября 1904 года, в частности, отмечено: «Участие морских команд в отражении штурма японцами позиций на Высокой Горе… Судовые священники эскадренного броненосца “Победа” иеромонах отец Никодим и крейсера 1 ранга “Баян” отец Анатолий во время боев поднимали боевой дух, обходили войска, служили молебны и давали прикладываться к кресту на редутах и в окопах».

Если учесть, что ожесточенность боев за высоту 202 — гору Высокую в Порт-Артуре можно сравнить лишь с ожесточенностью борьбы за Малахов курган в Севастополе в 1855 году и за Мамаев курган в Сталинграде в году 1942, то поневоле подумаешь: крутые были батюшки! 

На берегу

О том, что испытывали в это время оставшиеся на берегу рассказывает морской врач Я.И. Кефели:

«Погиб “Петропавловск” с адмиралом Макаровым, пронеслась мрачная и страшная весть по внутреннему бассейну.

Все бросились на Дачные Места, откуда видна была катастрофа. Это было в 11 часов утра 31 марта 1904 года.

Когда я прибежал на взгорок у берега около Дачных Мест, “Петропавловска” уже не было. От него оставалось рассеивающееся облако дыма. Массы шлюпок еще толпились у одного места между судами эскадры, видимо, спасая тонущих. На вершинах холмистого берега всюду кучками стоял народ, смотря в сторону моря на рассеянную в беспорядке эскадру. Со всех сторон еще сбегались из города и порта люди, потрясенные новым несчастьем и новой неудачей, постигшей флот.

Около меня стояло много моих знакомых офицеров, прибежавших из порта. С ручным фотографическим аппаратом военный инженер, полковник Рашевский, полный серьезности и внимания, не сводил глаз с места гибели броненосца и периодически приставлял аппарат к глазам, делая снимки или готовясь к ним[266].

Вдруг началась частая и беспорядочная стрельба с судов, но мы видели, что снаряды падали близко возле своих же кораблей. Громадные всплески разрывов ясно были видны нам всем. Не понимая происходящего, все стали обмениваться короткими вопросами: “В чем дело? Почему стреляют?” Потом оказалось, что на японских минах, поставленных неприятелем в ночь накануне, не только погиб “Петропавловск”, но подорвался и эскадренный броненосец “Победа”, получивший пробоину. Но в тот момент с берега нам ничего нельзя было понять.

По возвращении эскадры в гавань выяснилось, что после подрыва “Победы” на судах почему-то заподозрили появление японской подводной лодки[267], увидели якобы перископы и открыли беспорядочный, почти панический огонь, каждый вокруг себя.

И какая была стрельба?! Как друг друга не перебили? А может быть, за перископы принимали головы тонущих?

Когда эта стрельба стихла и миноносцы стали медленно двигаться в сторону входа в гавань, я бросился опять в порт, чтобы оказать помощь пострадавшим, если миноносцам посчастливилось кого-либо спасти…

Гибель адмирала Макарова и “Петропавловска” в течение одной-двух минут потрясла всех до глубины души: рабочие, матросы, офицеры, кто мог отлучиться, были еще на Дачных Местах. Прямо жутко было идти — ни живой души кругом.

Вдруг сзади и справа от себя я услышал топот коней. Оглянулся и вижу — карьером мчатся из портовых ворот два всадника. Они резко остановились у берега, шагах в двадцати от меня, и стали, как вкопанные, устремляя взоры на вход в гавань. Там никого не было видно. Первый офицер зарыдал, содрогаясь всем телом, сидя в седле. Он вынул платок и уткнулся в него лицом. Плакал он так горько, что мне слышны были его глухие рыдания. Это был Великий Князь Борис Владимирович. Второй был его адъютант.

Вскоре во входе в гавань из-за Золотой Горы показались первые миноносцы и стали втягиваться во внутренний рейд. Часть их потянулась в восточный бассейн. Я побежал туда… На одном из миноносцев было около десятка спасенных и несколько трупов. Среди живых все были легко раненые, но дрожали от стужи, мокрые. Вода в море была еще очень холодная, но в воздухе было хорошо…

Мичман Петя Воробьев (мой соплаватель по “Пересвету”), в те дни плававший уже на миноносце, рассказал мне потом, что Великий Князь Кирилл Владимирович плавал на обломках в числе чудом спасшихся. Когда миноносец приблизился к плававшим, Воробьев увидел среди них и Великого Князя. Всех быстро втащили на палубу и повели в кают-компанию миноносца.

С миноносцев, стоявших в бассейне, я пошел в сторону портового лазарета, так как узнал, что большинство спасенных были доставлены туда. Когда я быстро шел по набережной внутреннего бассейна, навстречу мне два офицера вели, поддерживая под руки, флаг-офицера адмирала Макарова, мичмана Яковлева, только что доставленного на берег[268]. Он был без фуражки и едва передвигался. Голова его все опускалась и свисала. Лицо было испачкано и измучено.

Мичман Яковлев, Великий Князь и другие, оставшиеся в живых, спаслись только потому, что были наверху, на мостике возле адмирала Макарова, но самому адмиралу спасти не удалось. В море потом видели плавающее адмиральское пальто. Видимо, адмирал сам его снял, чтобы легче было плыть, но, как старик, он не мог удержаться на воде.

Из числа спасенных только два-три десятка человек были не ранены. Несмотря на то, что катастрофа произошла в миле или двух от берега и среди своих судов, все остальные погибли с кораблем: так ужасен был взрыв.

Не помню уже, был ли найден труп адмирала Макарова. Кажется, не был найден. Помню, однако, до крайности скромные похороны некоторых жертв “Петропавловска”[269]. Воинский наряд был, в общем, с полуроту. Была музыка и около полусотни провожавших покойных по пустынным улицам старого города. Настроение у всех было подавленное. Каждый понимал, что произошло непоправимое для флота»^{350}. 

И все-таки почему?

Казалось бы, в описываемые дни уже незыблемым законом морской войны должно было стать протраливание миноопасного участка акватории, через который вдобавок пролегает стандартный маршрут эскадры. Всем артурцам были памятны взрыв в самые первые дни войны минзага «Енисей» на собственной мине и последовавший за ним вскоре взрыв крейсера «Боярин». Не пройти такой участок хотя бы контрольным проходом тральщиков, проверить «не набросали бы какой дряни», как сказал еще ночью на «Диане» адмирал Макаров, не лезет ни в какие ворота.

И адмирал приказал протралить утром это место, кстати. Но выполнение приказа ни он сам, ни никто из известных истории лиц штаба не проверил. Как пишут историки: забыли.

Самоубийственная забывчивость. Тем более что те самые силуэты неустановленных кораблей сквозь сетку дождя в прожекторных лучах замечены были в вершинах «макаровской восьмерки», которую стандартно описывала Порт-Артурская эскадра на внешнем рейде Порт-Артура между Крестовой горой и горой Белого Волка, выходя на крейсерство при появлении эскадры японской. Именно в этих, отмеченных еще ночью на «Диане» местах погиб «Петропавловск» и попала на мину «Победа».

Обратите внимание на схему, приведенную в качестве приложения I в «Расплате» капитана 2-го ранга Владимира Семенова, в те дни старшего офицера «Дианы» (схема 1). Собственно все рассуждения о таинственных силуэтах в дожде и в лучах, приводимые у всех авторов, описывающих трагедию 31 марта, являются более или менее точными цитатами из Семенова.