«Оценка, цена – не в рублях, а в горстях…» Оценка, цена – не в рублях, а в горстях, где малым количеством счастье. Однако же мы засиделись в гостях, и близятся темь и ненастье. Найди мою шляпу, перчатки и зонт, а я поцелую хозяйку. Неверный подвинулся горизонт, едва миновали лужайку. За дачный забор на летящий простор мы легкой ступаем стопою, и снова, мой друг, нескончаемый спор в молчанье ведем меж собою. Что делать – легко легковерной весной мы начали, и без расчета тропой глухоманной, крапивной, лесной все шли и дошли до чего-то. И вот уже осень разводит дымы, и счастливы мы – по погоде, рост цен заморожен в преддверье зимы, и наш диалог на исходе. «Березовый хор, березовый сад…» Березовый хор, березовый сад, как девки, как свечки, березы стоят, березовый свод, а за ним бирюза, березы, как слезы, застят глаза. «Маленький дрозд мертвый лежал…» Маленький дрозд мертвый лежал, белка живая скакала поодаль. Мир, как башмак неудобный, жал, нагло предписан последнею модой. В моде сырая нефть и мазут, злой террорист и кремлевские шашни, ловкий обман и неправедный суд, завтрашний грех и молебен вчерашний. Маленький мертвый с соседкой живой — мелкие частности жизни подробной так старомодны, хоть волком завой. А отзовется лишь в жизни загробной. «Пролетало короткое лето…» Пролетало короткое лето. Проливались короткие ливни. Просыпались вдвоем до рассвета. В золотой перецвечивал синий. Отцветали цветы полевые. Приближались: холодная просинь, и раненья в упор пулевые, и с кровавым подбоем осень. Они Я не дам вам кружиться над падалью, я не дам обзывать себя падалью, я не дам превратить себя в падаль. Объяснять остальное надо ль? Полумертвые сами, стервятники полагают отведать мертвятинки и, раздувшись от этого пузами, заниматься впоследствии музами. Всю вселенную переиначив, деньги главным мерилом назначив, отстрелявшись отравленной пулею, в результате останутся с дулею. На минуту иль две именинники, цинком крытые мелкие циники, ваш ворованный праздник скапустится, воронок вороненый опустится. Жизнь живая не вами заказана, пусть в грязи, все равно не замазана, без мобильных расчетов и выстрелов, мной любима, ценима и выстрадана. Я не дам обзывать себя падалью, я не дам посчитать себя падалью, после страха – освобождение, после смерти – крик и рождение. «Вечный жид – это вечно жидовская морда…»
Вечный жид – это вечно жидовская морда, жизнь в кусках и отрезах как вечная мода, и несчастье как приговоренное платье, и проклятье – заплатой, а расплатой – распятье. Вечный жид – это нетривиальная штука, это вечное бегство и вечная адская скука, это вечный огонь для солдата, что не оставил редут, в Александровском и Гефсиманском саду. «В коричневых стенах – вот участь участка…» Участок – место встречи меня и государства. В. Хлебников В коричневых стенах – вот участь участка — не по принужденью, а непринужденно сидела. Глядела застенчиво. Чаша — испить: вот застенок, и вот осужденный. Фантазии пыл – ведь запястья свободны и ноги не скованы ражим железом. Ход стрелок. И пот проступает холодный. И краска от вечности рыжей облезла. «Денек сероватый, дождливый, ничтожный, ничейный…» Денек сероватый, дождливый, ничтожный, ничейный, а час диковатый, глумливый, острожный, затейный. Торчу на площадке, платформе, перроне, как злая заноза. Прошу о печатке, о форме, о тоне, не зная прогноза. Вдруг пали и умерли люди знакомые, жившие возле. Пропали, как в сумерки, судьи законные, севшие после. И ухает сердце в бесформенный хаос, сжимаясь от страха. Но линию чертит, как Бог, подымаясь, жемчужная птаха. «От бессильной злости закипать…» От бессильной злости закипать — хорошо знакомый тихий ужас раз в полгода, в год, в четыре, пять, не сдержаться, реже чем – тем хуже. Грязь на кухне. Скотство за углом. Откровения козла на блюде. Как прием известный хамский лом. И на мясобойне то, что было люди. Под глазами темные круги. Тошнота к рассудку подступает. Вот такие, милый, пироги гнев печет, а ярость припекает. Нет уж сил. Не справились. Не так жизнь построили. Не с тем успехом. Вымыть кафель. Наплевать на страх. Электричкой за город поехать. «Ах, этот детский плач о том, что нас не любят!…» Ах, этот детский плач о том, что нас не любят! Взгляните в зеркало, побойтесь Бога, и, ради Бога, покажите людям, что вы по-прежнему красавица и недотрога. |
