6—10 июля 2009 «Эти лапы разлапистых елей…» Эти лапы разлапистых елей, слёз древесных поток, что елей, — обойтись без объявленных целей, и душа сохранится целей. Колокольня поделится звоном, а мобильный – случайным звонком, сад поделится звонким озоном, в горле встанет нечаянный ком. Отдаваясь виду и звуку, обходясь без излишних фраз, благодарная за науку, я люблю вас в последний раз. 31 августа 2009 Аллилуйя любви Густая ночь по обе стороны дороги, и одинокая таксера пассажирка, и бойкая в виске плясунья-жилка за верстами намотанной тревоги. Во тьме таксер рулит напропалую, от дома удаляя неизбежно, вдруг тетка, что по факту центробежна: помедлите… Заслышав аллилуйю. В приемнике – Караченцова шепот, переходящий в хриплое рыданье, удвоенное теткино страданье и стук в ушах, как будто конский топот. Он пел-кричал, терзая тетке душу, что никогда… Так это и случилось. Обратно, бросила. И истово молилась, чтобы застать любимого, вернувшись. Центростремительной влекома силой, сильнее предыдущей центробежной, шептала: милый, милый, милый… Мятеж подавлен властью безмятежной. 12 октября 2009 «Высокая и желтая трава…» Высокая и желтая трава в солому бита сильными ветрами, деталь в зелено-рыжей панораме, несметные у осени права. И воздух мелким бисером дрожит, дрожит ручей, отблескивая сталью, и, уступая место зазеркалью, сплошное зеркало пруда лежит. Я осень праздную, как празднуют весну, в случайностях и робких недомолвках красы соломенной, и зеркала в осколках, и ловишься на прежнюю блесну. 13 октября 2009 «Горел закат пожарищем за лесом…» Горел закат пожарищем за лесом, торчало небо облачной защитой, верхушки елей с просвистом залысин мобильник слушали, в котором Абдрашитов. Был путь усеян золотом и ржавью, был воздух свеж и упоен озоном, и перекрикивали песню жабью две утки, не согласные с сезоном. Дорогу мыл машиной поливальной шофер патлатый, скатертью дорога, в лесу звонил мотивчик музыкальный, сочилась дружелюбием округа. Он говорил, что автор интересен, Лесков и Гоголь дышат вам в затылок. На фоне неба – ряд ветвей застылых. Сравнений ряд был чуден и опасен, Он говорил без счета траты денег, и даже вдвое больше, показалось, в ответ лишь только весело смеялась, своим письмом его должник и данник. 14 октября 2009
«Утки плавали картинно…» Утки плавали картинно, утки крякали противно, я кормила хлебом их с руки. То-то утки некрасивы, то-то селезни спесивы, отбирают лучшие куски. 14 октября 2009 «Начерно набросала строки…» Начерно набросала строки, начерно подвела брови, начерно вывела сроки последней своей любови. А они побелили стенку, к которой ее на выстрел, намалевали сценку на белом листе на чистом. Черные-черные тучи, белые-белые снеги, запомнить бы все получше, да не забыть в побеге. Записать, что было, – чернила, впрочем сгодится компьютер. Молния след прочертила, будущее с прошлым спутав. Черным по белому – участь, черновики поделим и, немотою мучась, набело не перебелим. 18 апреля 2010 «Следовало привыкнуть к неотвратимой мысли…» Следовало привыкнуть к неотвратимой мысли, не абстрактной, а что ни на есть конкретной, и картине совершенно предметной, от нее холодел живот и мозги кисли. По утрам разгулявшиеся с вечера черные дыры, собирала, как сурепку на весеннем поле, чтобы то ли букет получился, метелка то ли, домашнее орудие немолодой мымры. Лошадь без седока, воображенье носило, било копытом по печени неаккуратно, горечь травила, тому обеспечена кратно, что было сладко и в чем заключалась сила. Сила с бессильем мешались, как краска с олифой, мазок, и еще мазок, и по стене разводы, разводы, оставшись в прошлом, отошли как воды, — держись за то, что имеешь, и не будь фифой. В процессе цепляния слов под ложечкой полегчало, в вилку между и между, спасаясь, нырнул автор, салфеткой прикрыт прибор, и ожидает завтрак. Сегодня спаслась. А завтра все то же сначала. 10 мая 2010 «Богу Богово. А что у Бога…» Богу Богово. А что у Бога в сухом остатке? А у Него дорога, безлюдная, длинная, суглинная. 20 мая 2010 Звездная пыль Поэтам – не их всё, прозаикам – журналист, драматургам – ни то, ни се, всем – оторвавшийся лист. А что повсюду зовут — ведь не всерьез дела, статус, он как статут: красавицею была. Мужняя жена, не девочка, бабка и мать, а помнят: бродила одна, и хотелось ее подобрать. На празднике жизни чужом оттанцевав свое, жим одолев и жом, в поле летит, где жнивье, где крупно – сверканье звезд, мелко – звездная пыль, и, драгоценный до слез, по ночам шелестит ковыль. |
