15 января 2009 «Мне даны были волосы, ровно ночь…» Мне даны были волосы, ровно ночь, а глаза даны были, ровно день, чтобы воду в ступе с утра толочь, в полдень тень наводить на чужой плетень. Цвет моих желто-серо-зеленых глаз был в ту вольную пору неуловим, никакой любитель красивых фраз не справлялся, по правде, с лицом моим. Ни на чьей стороне, ни моей, ни их, кругаля, кренделя, фортеля, вензеля, нападал неверный и нервный стих, Боже мой, как носила меня земля! Но как весело было, ах ты, Боже мой, под завязку набито любвей-людей, да тянула ноша судьбы иной, неразборчивый почерк: приду – владей. Прояснялись знаки, до рези в глазах, серо-желто-зеленых, без дураков, начиналось с игры, как с петли в азах, а петля захлестнула сильней оков. Овладев, обалдев, овдовев, отдалась, позабыв себя, потеряв лицо, чтобы в них пропасть, отдалась во власть буки-веди – смертельное слов кольцо. 18 января 2009 Прохожая Не целована много лет, а привычка, что целовали, держит дома любви скелет там, где платья, пальто и шали. Надевая любимую вещь, направляясь в концерт и в аптеку, вся не здесь, и какая-то взвесь провожает ее на потеху. И стоит, высока и бледна, в книжной лавке средь книжных новинок, не одна, никогда не одна, — где-то синий растет барвинок. Целовались в росе и цветах, юны, веселы и сугубы, детский, женский, единственный страх, что закончатся эти губы. Эти кончились. Кончились те. И еще не однажды, не дважды, в женской, девичьей простоте умирала от новой жажды. И барвинки, как прежде, цвели, и прохлада ночей пробирала, и загадка манила вдали, и опять всякий раз умирала. Выжив, тот открывает шкаф со скелетом любви пропащей и твердит, как армейский устав, планы жизни своей настоящей. 19 января 2009 «Живые плоды…» Живые плоды на февральских, на мертвых деревьях, в отраженье из черной воды ветки черным играют на нервах. Расселись на вервях, все в перьях, занятные фрукты, пером или кистью рисованы воображенья продукты? Да нет же, живые, взлетают и реют свободные птицы, и стая, кружа, на февральское небо садится. И, перистым облаком перья на миг распушая, мне знак подает об игре, что большая. Февраль 2009
«Модели Леты: Мандельштам и Модильяни…» Модели Леты: Мандельштам и Модильяни. Модели лета: ню, нагие девы-лани. Край белый света: власть протягивает длани. Прожить все это предстоит Горенко Ане. Модели лота: сплошь стихи и сплошь картины. Вдовою Лота – Анны путь, земной и длинный. Ценой свободы и ценой отлова два Гумилева, младше Коля, старше Лева. Подумать только, сколько стоит царственное слово! Народ согбенный у казенного отверстья, почти над бездной, в ожидании известья, — губами синими шепча, чтоб были живы, Горенко против палача. Смотри архивы. 18 марта 2009 «Конечность жизни. Галка на заборе…» Конечность жизни. Галка на заборе. Куда уж проще – пареная репа. Действительность разумна и нелепа и состоит из маленьких историй. Одна – моя. На сломе вех и века, когда конец пришел тысячелетью, напоена нектаром, бита плетью, я знаю, чем кончается потеха. Потешные поступки как покупки, ненужные, никчемные, пустые. А за плечом несчастная Россия, всех надувая, надувает губки. Раскрашена, накрашена девица, в телеэкране ловит отраженье: пред тем, как в гроб случится положенье — раскрашивают мертвым лица. До крови рот обветренный кусая, себе и ей гадаю новой жизни, без лжи, без позы, зла и укоризны. И на лицо ложится тень косая. Не отделиться и не разлепиться, не отодрать вины и наказанья. Мильонный случай частного терзанья. Взлетает с черного забора птица. 29 июня 2009 «Надо жить, как будто бессмертна…» Надо жить, как будто бессмертна, унимая дрожанье сердца, сумма трат и даров несметна, если в зеркало не глядеться. В зеркалах бродит кто-то пришлый, разменявший меня на время по известной от века схеме, что расчерчена Кем-то свыше. Неразменный рубль – это в сказках, неизменный лик фантастичен, бабы бьются не в ласках – в масках, результат все равно трагичен. Проливной льет на город ливень, омывая родное место, осени меня небом синим, о, мое не ушедшее детство! Разведи угольные тучи, молодость, что никуда не делась, а со зрелостью скрытно спелась, — частный или всеобщий случай. А погода – как заказная! — кто-то старый в стекле хохочет, я не знаю, чего он хочет, и что ждет его, я не знаю. |
