7 февраля 2003 «Поэт, прозаик, драматург…» Поэт, прозаик, драматург — для посторонних должности, металл, что плавит металлург, важнее, чем изложницы. Я знала быть или не быть до выморочной страсти, за это мало что убить и разорвать на части. Без кожи, содранной живьем, по воздуху гуляла, и взять туда, за окоем, кого-то умоляла. Но я жила, пока во мне пылала эта лава… Вина, виною, о вине — а не о том, что слава. 14 февраля 2003 Старая пластинка Зачем я ставлю старую пластинку на мой больной советский патефон, зачем припоминаю ту картинку, где влюблена и он в меня влюблен? Полузапретное крутилось танго в каком-то тыща девятьсот году, жизнь начиналась медленно и странно, и отводила музыка беду. Вот лейтенант, а вот его девчонка, смешная пара: туфли-сапоги, смеялись, цокая легко и звонко, и не расслышали судьбы шаги. Она войдет, как тот чудак с мороза, не запылится, явится напасть! Танцуем все, пока еще не поздно, и кавалер живой и хочет барышню украсть. 25 февраля 2003 «Словечки про железо, макнутое в сурьму…» Словечки про железо, макнутое в сурьму, в тюрьму ведут с обрезом иль, проще, в кутерьму, где смесь беды с укором, и палый рыжий лист, и альт, рыдал которым стареющий альтист, бесстыдный куст жасмина, примятая трава, моря аквамарина, кораллов острова, потерянная строчка, сорочка без петель, судьбы лихой отсрочка, горячая постель, и птица на веранде, влетевшая в стекло, и феня при баланде, что время истекло, и острый серп небесный, и ржавая капель, вечеря в час воскресный, нездешняя купель… Промысливая бегло, чем промысел дарил, в анданте и аллегро, из всех, что было, сил, пред сном, как перед смертью, иль смертью, что как сон, — кружишься круговертью, с альтистом в унисон. 2 апреля 2003 «Красавица в шкуре звериной…» Красавица в шкуре звериной, след зверя и пули вослед, живое как будто бы мнимо, и мертвого вроде бы нет. Похоже, живешь наудачу, удачу схвативши за хвост, где мясу со шкурой в придачу кулек полагается звезд. Сезонны законы, как в джунглях, и сшиты святой простотой, на быстрых и медленных углях вскипающей кровью густой. Ах, вырваться бы на волю, на свет, не в леса – в небеса! В зрачок по бескрайнему полю тигровая бьет полоса. Тигровая шкура – когда-то, а нынче – меха как шелка, и путает факты и даты кровавого цвета река. Река роковых предсказаний, река под названием Тигр, в потоке провалов сознаний, в азарте охотничьих игр. Жена до бровей соболиных закутана в соболя — живое все мимо и мимо, лишь мертвых приемлет земля. 4 апреля 2003
«Я грызу круглое зеленое яблоко…» Я грызу круглое зеленое яблоко, уставясь оком из аквариума аэропорта в аквариум аэродрома, где за толстым стеклом проплывают белые рыбы, и мы смотрим друга на друга, как смотрят глыбы. Круглая земля плывет днями и ночами, вся в зеленых яблоках, как вначале, хочешь, книгу Иова тебе почитаю, утолю немного твои печали. В половине шестого утреннего часа блестящая связка небесных лент, у половины щастья – здоровая биомасса, у второй половины – воображенья эквивалент. Из груза слипшихся образов-нарезок проступает древняя рыба-Кит, Иов доедает яблочный огрызок и на меня глядит. Шереметьево, 5 мая 2003 «Порвать все ниточки-веревочки…» Порвать все ниточки-веревочки с утра ли, в полдень, как придется, от близких и от всякой сволочи рвануть на взлет, наверх, где солнце. Оставить слякотное крошево, где ни просвета, ни отверстия, раз не хотели по-хорошему, примите все, как есть, последствия. Отбросив правила с веригами, забыв-прокляв Чечню с Ираками, я в луже света звонко прыгаю, и брызги от меня – Икарами. 5 мая 2003 Сады Орвелла Розовое, желтое, фиолетовое изголодавшийся зрак поглощает, над – синее летящее ветровое, под – лежачее изумрудное и смущает: в моем отечестве пыль летит, в чужом – как вымытый, лист блестит. Orwell jardini, Orwell gardens — сады Орвелла в переводе тыща девятьсот восемьдесят четвертого, упертого и потертого, так по-разному сказываются на природе. Я иду вдоль реки в садах Орвелла, наперегонки чужой лабрадор и чужая гончая, на склоне дрожат лиловые колокольчики, и пока колокольчики лиловые, ничего не кончено. Дублин, 5 мая 2003 «Конопатый мальчонка, принявший облик лисенка…» Конопатый мальчонка, принявший облик лисенка, и сиротка-красотка видом как бы сорока, оба действовали замечательно тонко, не открываясь до срока. Она прыгала пристойно по саду, встряхивая черным с белым и пыжась, он понюхивал кожаной кнопкой с фасаду, сзади помахивая рыжим. Он ступал бесшумно и безутешно, зная, что предприятие безуспешно, он притворялся, что от прогулки тает, а она притворялась, что вот-вот взлетает. |
