С молодецкими песнями Корниловский полк вошел в станицу. Жители, придавленные и терроризованные красными, высыпали из своих дворов и с восторгом рассматривали конный строй своих казаков, слушая дивное пение строевых песен черноморского казачества. Мы пересекли станичную площадь. На ней рядами посажены деревья — свой маленький «станичный сад». На площади — здание реального училища. Это был положительный результат трудов бывшего атамана Лабинского отдела полковника Филимонова, теперь войскового атамана, построившего во многих станицах гимназии и реальные училища.

«Правее нас, в районе станиц Попутная, Отрадная — действовали части генрала Покровского (1-я Кубанская казачья дивизия, Ф.Е.), на правом фланге которого, в Баталпа-шинском отделе, дрались казаки полковника Шкуро. Левее, между реками Урупом и Кубанью, — наступала от Армавира, выдвинутая в этом направлении, 1-я пехотная дивизия генерала Казановича», — пишет о соседних частях генерал Врангель (стр. 83).

Прибыв в Безскорбную, Корниловский полк расположился по квартирам в восточной ее части. Безладнов идет со мной к однобригадникам, в штаб 1-го Екатеринодарского полка. Им командует полковник Муравьев, знакомый мне по Финляндии в 1917 г., когда он был в чине войскового старшины и помощником командира 3-го Екатеринодарского полка у полковника Миргородского, нашего старейшего кавказца. Приятная встреча. Я знакомлюсь с его двумя помощниками, есаулами Асеевым* и Лебедевым*. Мы обедаем у них и делимся всеми горестями и похода нашего, и боев, и другими неприятностями. Их мысли и настроения одинаковы с нашими, но говорит больше Муравьев, а его помощники, по воинской этике, молчат или поддакивают изредка.

и*

— Тарас! И ты командуешь полком? — вдруг спрашивает Безладнова есаул Лебедев и улыбается.

— А што-ж! Канешно, командую! — как всегда, своим громким голосом отвечает Безладнов и гордо посмотрел на Лебедева.

Потом только я узнал, что Безладнова в военном училище юнкера прозвали «Тарас» за его пышные белые усы, т. е. «Тарас Бульба». Впрочем, его и потом многие называли только так и даже генерал Бабиев, его начальник дивизии.

Наш штаб полка разместился в богатом доме. Старший сын хозяина, бывший фельдшер Кубанского казачьего дивизиона, стоявшего в Варшаве, — степенный, умный и приятный мужчина лет тридцати. Он женился в Варшаве на польке, очень изящной блондинке, веселой щебетунье. Она готовила и накрывала нам стол. Безладнов всегда приглашал ее мужа обедать с нами.

10 октября днем получен был приказ генерала Врангеля — «с наступлением темноты Корниловскому полку незаметно выйти из Безскорбной и идти в Урупскую, в распоряжение полковника Топоркова». По случаю нашего ухода — был хороший обед с молодыми хозяевами, которые буквально закормили нас. Обед затянулся до самого часа выступления. Распростившись с гостеприимными хозяевами, — выступили. Миновав центр станицы, уже перед окраинами — Безладнов вдруг вызвал песенников головной сотни. Мое предупреждение «о соблюдении тишины», согласно приказу начальника дивизии, не урезонили его. Песенники гаркнули песни, и он, расчувствовавшись, вдруг командует: «Винтовки!»

Казаки быстро выхватили их из-за плеч, и, к своему ужасу, я слышу его новую команду: «В небо! Залпом! Пли!» — и затрещало пять залпов. Я останавливаю новое заряжание винтовок и серьезно, дружески, внушаю ему, что мы находимся в непосредственной близости к противнику, что полку приказано незаметно выйти из станицы и другие доводы, слегка беспечному своему командиру, по натуре доброму человеку и отличному полковому товарищу. Он понял и отпустил песенников в строй. Не прошло и 10 минут, как слышим команду с хвоста колонны: «Стой!.. Стой!»

Подскакал офицер-ординарец штаба дивизии с приказанием генерала Врангеля — «полку вернуться на старые квартиры, а командиру полка явиться к начальнику дивизии».

Вернулись. Безладнов поскакал в штаб дивизии. Он скоро возвратился — смущенный, злой и грустный. Привез и приказ по дивизии, приблизительно такого содержания: «Командующий Корниловским полком подъесаул Безладнов за то, что неуместно открыл огонь из винтовок в зоне боевых действий, отрешается от командования полком. Во временное командование вступить 1 -го Екатеринодарского полка есаулу Асееву».

Как потом мы узнали, произошло следующее: услышав стрельбу, штаб дивизии решил, что в станицу ворвались красные. Была поднята тревога, но противника нс оказалось. И когда выяснилась действительность, за нею последовало и следствие. На второй день Безладнов выехал в отпуск, а Асеев переселился в полк.

11 октября красные перешли в наступление и выбили все три полка из Безскорбной — Корниловский, Екатерино-дарский и Черкесский. 1-го Линейного уже не было в станице. Штаб дивизии отошел на 15 верст назад, в один из хуторов на реке Синюхе, взяв с собой как конвой 4-ю сотню нашего полка подъесаула Лопатина.

Мы стоим в степи, западнее станицы. Полки, посотенно, по очереди, поят коней в каком-то ручье за 2-3 версты. Настроение скверное. Новый командир полка есаул Асеев, добрый и приятный человек, но он полка не знает и считает, что он только случайно в нем, поэтому — стоит ли волноваться?

Весь день полки бесплодно «кисли» в степи под редким огнем красных с околиц станицы. Предоставленные самим себе, выслав разъезды, мы чего-то ждали. К ночи есаул Асеев, по собственной инициативе, отвел полк к резерву дивизии, к 1-му Линейному полку, стоявшему также в степи. Здесь я впервые встретился и познакомился с их признанно доблестным командиром, полковником Мурзаевым.

Чуть выше среднего роста, крепко сложенный, смуглый, слегка скуластый — он был похож на горца. Говорили, что его отец — крещеный черкес. В офицерском светло-сером пальто мирного времени, впереди спешенных сотен своего полка, совершенно один — высоко сидел он на двух, крестом сложенных, снопах и или о чем-то думал, или страдал от старой раны, полученной им еще в Корниловском походе. Одна рука его держалась на широкой черной перевязи от самого локтя. Впечатление производил он внушительное. Спешенные казаки держались порядка и тишины, словно боясь нарушить покой своего полкового вождя. Не командира полка, а именно — полкового вождя. По рождению, по службе в мирное время и в Великую войну 1914-1917 гг. — он старый линеец. В своем 1-м Линейном полку известен как умный, серьезный и доблестный офицер, которому казаки повиновались, как признанному авторитету.

13 октября нашему полку приказано идти в станицу Урупскую. Штаб дивизии оставался в своем хуторе. Наша полковая канцелярия и мелкий обоз находятся при штабе дивизии. Переписка накапливалась каждый день. Главное — надо было приказом по полку провести и отправить в Войсковой штаб потери полка в людях и лошадях. С разрешения командира полка, с вестовым скачу к хутору, чтобы дать распоряжение писарям и к вечеру прибыть в Урупскую.

На хуторе еду прямо в 4-ю сотню, к подъесаулу Лопатину, чтобы от него узнать все новости штаба дивизии. Как всегда — строевые офицеры недолюбливали свои штабы во всех частях и на всех фронтах. Лопатин был рад встрече, тяготясь безделием и скучая по полку.

— Федор Иванович, ты видел Бабиева? — спрашивает он.

— Что-о?.. какого Бабиева? как? почему? — забросал я его недоуменными вопросами.

— Да, Колю Бабиева! Он только полчаса тому назад, как выехал из штаба дивизии... Он назначен командиром нашего полка самим Войсковым штабом, — поясняет всегда словоохотливый Лопатин.

В полку об этом ничего не было известно. Вот оно что-о! Бабиев наш командир полка! Корниловского, доблестного. Это же красота! Бабиев ведь орел! И так еще молод. И мой личный, старый друг. Ну, теперь конец моему «адъютантству»! В строй, в строй! В сотню, в мою славную и певучую

2-ю сотню! — кричу я сам себе в душе и ликую.

Быстро дав распоряжение писарям, бросаю канцелярию и скачу в Урупскую. Мне заранее становится стыдно, что Бабиев, увидев свой новый храбрый полк, не найдет в этот момент в его рядах меня. И может еще подумать: «устроился адъютантом... конечно, сидит в тылу... в канцелярии, с бумагами... И это Елисеев ?!»