— Куда идете, хлопцы?

— Большевиков идем бить... тут много их в камышах попряталось, як их армия бежала. Я вчерась семерых убил, — в сознании совершенного, заявил один из хлопцев, казачонок лет двенадцати — в бешмете и огромной мохнатой папахе.

Никогда за все время междоусобной брани — передо мной не вставал так ярко весь ужас братоубийственной войны...» — так интересно, сердечно и чутко закончил генерал Врангель описание «Освобождение Терека».

Доблестный генерал Фостиков, тогда войсковой старшина, а потом полковник, командир 1-го Кубанского полка и временно командующий бригадой во 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая, очень сжато, но рельефно описывает действия своего полка и дивизии у села Петровского и до Святого Креста включительно, перечисляя и захваченные им трофеи. Он пишет, что при движении на Благодарное и Святой Крест из 2-й Кубанской дивизии был взят 1-й Полтавский полк, для усиления фронта сел Дивное, Приютное, так что генерал Улагай с тремя полками — 1-м Кубанским, 1-м Лабинским и 2-м Кубанским — занял Благодаренский и Свято-Крестский уезды Ставропольской губернии и взял у Таманской красной армии Святой Крест, по занятии которого — сдал дивизию генералу Репникову*. Командиром 1-й бригады был назначен полковник Говору-щенко*. Улагай уехал в отпуск.

«За время пребывания в этом районе, — пишет Фостиков, — мною были взяты в плен: штаб 11-й пехотной красной дивизии, две роты пехоты, 20 пулеметов и 20 орудий. Сдался начальник конной дивизии Таманской армии Кочубей с двумя эскадронами мобилизованных молодых каза-ков-кубанцев, в возрасте 18-19 лет». О Кочубее он пишет, что, «поссорившись в Астрахани с красным командованием, — он ушел оттуда, заблудился в Астраханских песках, где потерял до 90 процентов состава своих частей, и заболел тифом сам».

Обо всей этой операции на Тереке генерал Деникин пишет: «Овладение нами Святым Крестом, помимо огромной военной добычи, которую представляла эта передовая база

всего Северо-Кавказского советского фронта, окончательно лишало остатки 11-й армии северо-восточных путей отступления. Это был полный разгром противника — тактический и моральный — требовавший лишь неотступного преследования. К середине января 1919 г. Северо-Кавказского советского фронта уже не существовало. Оставались только разрозненные отряды.

Стотысячная армия Северо-Кавказского большевистского фронта перестала существовать. Она оставила в наших руках 50 тысяч пленных, не считая больных и раненых, 150 орудий, 350 пулеметов и огромное количество всякого военного имущества» (Очерки Русской Смуты, т. 4, стр. 110, 111 и 113).

Выступая в начале февраля месяца перед Большим Войсковым Крутом на Дону, генерал Деникин сказал следующее: «Доблестные кубанские казаки, которым посчастливилось освободить уже свою землю, и которые самоотверженно сражались в Терско-Дагестанском крае, докончили его освобождение и поспешат на помощь Дону» (стр. 79).

Это генерал Деникин сказал потому, что — «к началу февраля 1919 г. обстановка на нашем северном фронте коренным образом изменилась. Первоначальная линия фронта, подходившая к Курску и Воронежу и обусловившая возможность выполнения этого плана — с падением Гетманской и Петлюровской Украины, — откатилась уже к Азовскому морю.

Донская армия, доходившая до Лиски, Поворина и Камышина — упавшая духом и совершенно расстроенная — находилась в полном отступлении к Северному Донцу и к реке Салу. Чувство усталости и безнадежности охватило не только казаков, но и часть донской интеллигенции. Советские войска наступали почти безостановочно, направляясь на Новочеркасск. Круг, Атаман, Правительство Дона указывали на смертельную опасность, угрожавшую Дону и просили помощи. На Царицынском направлении Донские войска, в значительной мере потерявшие боеспособность — под напором красной конницы Думенко медлен-

но, но почти безостановочно отходили к Манычу. Донская армия, имевшая в декабре 1918 г. 50 тысяч бойцов, отошла за Донец в феврале 1919 г. с 15 тысячами» (там же, т. 5, стр. 72, 73).

Для спасения «общего положения» и сохранения Донецкого каменноугольного бассейна в своих руках «с началом февраля 1919 г. на север потянулись эшелоны Добровольческой армии — в голове 1 -я Кавказская казачья дивизия генерала Шкуро, за ней 1-я Кубанская казачья дивизия корпуса генерала Покровского и 1-я Терская казачья дивизия (генерала Топоркова) и другие части. Появление помощи оказало решительное влияние на поднятие духа войска Донского» (стр. 73).

Возможно, что в связи с этими событиями на Донском фронте и чтобы отвлечь на себя противника — 26 февраля 1919 г. генерал Бабиев, со всем отрядом перейдя Маныч, двинулся в наступление на село Кормовое Астраханской губернии, являвшееся тактическим ключом красных.

Бой под селом Кормовым Астраханской губернии

Наше наступление началось с утра. Стоял холодный и неуютный февральский зимний день. Затверделый снег покрывал все поле. Дул холодный восточный ветер. В этот день не показалось и солнце. Красные, верные своей системе, встретили казаков у самого села на буграх, и завязался бой.

Пластуны генерала Ходкевича наступали в лоб, с юга. Конница действовала на флангах — Корниловский, 1-й Черноморский и 1-й Кавказский на левом, а 1-й Таманский и 2-й Полтавский — на правом. Полки имели по 150-250 шашек каждый, а в спешенном порядке — на одну треть меньше. Наши редкие цепи спешенных казаков были не только что бессильны, а просто слабы. Фланговые сотни маячили в лавах. Чувствовалось превосходство в силах красных, и они занимали командные бугры. Корниловский полк действовал на самом левом фланге, что давало инициативу. Отлично работали пулеметы сотника Мартыненко.

Цепи полка продвинулись вперед. Мы рассматриваем убитых и тяжело раненных лошадей красных, оттеснив их лавы. Эти лошади были не только что в хороших «телах» и донской породы, но были и чищены, т. е. за ними был должный уход. Я понял, как поняли и мои офицеры, что конница красных гораздо сильнее нашей и бороться с ней будет нелегко.

На левом фланге полка тяжело ранен командир 5-й сотни хорунжий Шеховцев. Наше наступление как бы застопорилось. Уже стало вечереть. Было очень холодно и голодно. Мне становится подозрительным, что красные конные, поодиночке и по два, через каждые одну-две минуты, переваливая бугорок, все время движутся в село с севера. Мне с фланга хорошо видно, но это не видно другим полкам за постройками села. Позади своих цепей, с ординарцами, еду вправо к командиру Черноморского полка полковнику Малышенко как к ближайшему по участку и старшему в чине — доложить и предпринять сразу же атаку двумя полками и захватить село, что считал возможным, атакуя с фланга.

Позади цепей мы идем рысью. Красные открыли беглый огонь. Это так неприятно, когда пули щелкают сбоку. Казаки крутят головами и, словно защищаясь от удара слева, свои лица сдвигают вправо. Значковый, чтобы скрыть обозначение «штаба полка», опустил полковой флаг полотнищем книзу. Я смеюсь, но ничего ему не говорю, не упрекаю «за трусость»... Проскочили. Впереди отвесной глыбы, защищаясь от ветра, стоит Малышенко со своим штабом полка и командирами левофланговых сотен кавказцев — есаулом Храмовым и сотником Елисеевым, нашим старшим братом, Андреем. Они смеются, что «черт меня принес к ним, чем вызвал сильный огонь красных и по ним», но я, увидев брата, испугался. «А вдруг, — думаю, — его сейчас убьют в бою!» За глаза это не так страшно, так как ничего не знаешь и считаешься с совершившимся фактом. Но, когда сам здесь, и это может совершиться на твоих глазах, это страшно. Видимо, и брат испытывал те же чувства, но только сильнее. Он ведь для меня за погибшего отца. К тому же

я буквально выскочил из боевого огненного пламени. Он с неестественной улыбкой смотрит в мое лицо и осматривает всего и меня, и моего коня.

— Федя!..Да под тобой конь ранен! — говорит он и, нагнувшись к правой передней ноге коня, стал осматривать рану. Я скосился с седла и вижу — выше венчика струйка крови брызжала в сторону. Пуля задела только кровеносный сосуд.