Кроме того, чтобы снова быть переведенным «в первый разряд», в котором он состоял, надо беспорочно пробыть шесть месяцев в третьем разряде, заслужить перевода «во 2-й разряд по поведению» и, пробыв в этом разряде также шесть месяцев — уже тогда только можно было ждать, что — «за хорошее поведение» — юнкер перечисляется в первый разряд.
К несчастью для Румбешта — все это случилось перед весной 1911 г., перед переходными экзаменами, перед лагерными выступлениями, когда каждому юнкеру был так дорог «отпуск в город» как отдых.
РуМбешт не растерялся. И не жаловался никому из юнкеров «на свое падение». Много читал. Начальство поняло трагедию души незаурядного юнкера и перед летними каникулами, после учебного похода сотни юнкеров по станицам Оренбургского войска, перевело его во «2-й разряд по поведению», чтобы он не уезжал на Кубань, в свое отцовское семейство, «штрафованным». Но в 1-й разряд он был переведен, будучи уже во 2-м специальном классе, после выпускных экзаменов, перед выступлением в лагерь, за три месяца до производства в офицеры. Учился он все так же отлично, почти на круглые «12 баллов», но на «золотую доску» не был помещен. Умышленно были повышены баллы вахмистра сотни Кулебякина, который учился всегда только на «десять с половиной». Несправедливость была и среди казачьего начальства.
В 1912 г. Румбешт окончил военное училище по 1-му разряду и хорунжим вышел в 1-й Уманский бригадира Го-ловатого полк в Карс.
В полночь на 22 ноября 1918 г. я впервые с ним встретился, после шести лет разлуки, на собрании начальников частей полковником Топорковым, перед набегом на село Спицевку. И Бабиев, и Мурзаев молчали, и только один есаул Румбешт, как и в военном училище, подробно спрашивал Топоркова «о задачах набега». Потом он вызвал всех вахмистров и взводных урядников своего 1-го Линейного полка, точно рассказал им «все», пронизывая каждого своими маленькими черными глазами. Он, видимо, отлично знал своих урядников, так как только некоторым приказал повторить «суть дела». Меня удивило то, что раньше, в военном училище, Клим Румбешт был либерально настроен, но здесь я увидел его очень точным, настойчивым, властным, словно полкового диктатора. Но диктатора умного и знающего, — чего он хочет. Это он старался передать и непонимающим своим взводным урядникам. Повторяю: настоящий командир 1-го Линейного полка полковник Мурзаев за все время не проронил ни одного слова, все передав своему помощнику, есаулу Румбешту. Возможно, что его могучая душа чувствовала скорую гибель. Она и случилась через несколько часов.
В мае 1919 г., за Манычем, красная конница сбила казаков. Полки отступали широкими аллюрами. Храбрый и упрямый Румбешт, чтобы спасти положение, сам сел «первым номером» пулемета на тачанке. И стрелял до тех пор, пока не был зарублен шашками красных кавалеристов, догнавших его.
Высшая доблесть человеческой души проявляется только в несчастье, в жуткие моменты, будь то на поле брани или в другой драматической обстановке. Есаул Румбешт блестяще выдержал экзамен в обоих случаях.
Таманская красная армия
Нашей 1 -й Конной дивизии, как и многим другим частям Кубанского Войска и Добровольческой армии, — под Армавиром и на Урупе, под Ставрополем и до Петровского — пришлось действовать против этой армии красных. Название «Таманская» гововорит о том, где она образовалась, т. е. в Таманском отделе Кубанской области, но образовалась исключительно из иногородних, проживавших и в станицах, и в русских селах этого отдела, и в городах. Конечно, в армии были иногородние или, как говорят в Черноморье, — «горо-довыкы» — и из других мест. Несомненно, были и немногие казаки, сочувствовавшие красным.
Генерал Врангель, все время действовавший против этой армии в должности начальника 1 -й Конной дивизии, о ней пишет так: «Дрались красные упорно, но общее управление было из рук вон плохо» (Белое Дело, т. 5, стр. 74).
Что красноармейцы этой армии дрались упорно, нам, природным кубанским казакам, было вполне понятно. Иногородние, живя в станицах на Кубани с малых лет, родившиеся на Кубани — они как бы «оказачились». Занимались, как и казаки, земледелием, живя безбедно с малых лет, общались со сверстниками-казачатами, парубками участвуя во всех холостяцких похождениях и очень часто в станичных кулачках «край на край». Хуже и жестче в черноморских станицах были драки казаков-парубков против горо-довыкив, даже с «киямами», т. е. замашными палками с железными гайками на одном конце, или природной бал-беркой — это «воспитывало» в них дух смелости, желания борьбы и ненависти к казакам. Ненависть вызывалась гражданским их бесправием в станицах и завистью к казачьей земле. Они не имели казачьего «паевого надела» и для жизни — должны были снимать ее в наем. Иногородние в станицах не только что не имели права голоса, как жители станицы, по всем хозяйственным делам ее, но считались людьми «чужими здесь», случайными, непрошенными.
На Кубани и на Тереке каждый казак, с самых малых лет, носил только папаху, мальчиком бешметик, шаровары на очкуре; парубком он имел уже черкеску, даже и раньше, кто был богат. Женился казак обязательно в черкеске. Кинжал на поясе был необходим к его костюму. На действительную службу, как известно, каждый казак шел с собственным обмундированием, оружием и конем. Восемь лет после четырехлетней службы — казак и в станице носил погоны в нужных случаях. Идя на действительную службу, он должен был иметь три черкески: строевую, выходную и парадную. На службе — приобретал еще одну-две, обыкновенно цветных, чтобы щегольнуть в них, вернувшись в станицу. И все это казачье форменное обмундирование он носил до гробовой доски.
А что же носили иногородние в станицах? Черная куртка, черные штаны, вобранные в сапоги, атласную рубашку, по ней поясок-шнур с бахромами и на голове черный картуз с лакированным козырьком. Фуражка (картуз) сдвинута на затылок, и из-под нее вырывался лохматый чуб «под польку». И в таком костюме — всю жизнь. Вот откуда и идет прозвище — «картузник».
Все было у иногородних полная противоположность казакам, хотя и жили они не только что в одной станице, но и бок о бок — соседи дворами. Редкий случай бывал, чтобы казак женился на девушке-иногородней. Но чтобы девушка-казачка вышла замуж за иногороднего — это считалось просто позором.
Вот при таких психологических взаимоотношениях — неожиданно свалилась русская революция 1917 г. В казачьих частях ее совершенно не ждали, а в станицах ее посчитали как настоящий «бунт против царя». Иногородние же посчитали, что пришел долгожданный час, когда настало полное равенство с казаками, и что теперь «казачья земля» будет даваться и им, как равным гражданам России. И когда на всей Кубани установилась советская власть в самом начале 1918 г., а Добровольческая армия из Донских степей двинулась на Кубань для ее освобождения вместе с кубанскими полками, атаманом и правительством, — то самыми отъявленными противниками и стойкими красными бойцами против «белых» были иногородние Кубани.
Нелишне здесь отметить, что Таманской красной армией тогда командовал поручик Ковтюх, офицер из иногородних. Если сказать, что он променял офицерскую честь «на красную звезду», то нужно и предполагать, что он как иногородний Кубани, т. е. «городовык», возможно, был и вдох-ловителем своих подчиненных в ненависти к казакам. И, кроме того, эти иногородние своими отцами и дедами были выходцы с Украины. Как можно и допускать, что их деды и прадеды были казаками, может быть, и запорожцами, расказаченными после разрушения Запорожской Сечи, а отсюда — у потомков еще сохранился воинский дух, «хохлацкое» упрямство, настойчивость, что является положительными чертами для воина.
В первых числах марта 1920 г., когда Добровольческий корпус генерала Кутепова грузился на пароходы для переброски в Крым (из Новороссийска), дивизии Донской армии подходили к городу, также для погрузки или отступления на юг, по шоссе, вдоль берега моря, на Туапсе. «Красное командование поспешило бросить свои войска далее на юг, через горные перевалы в Черноморскую губернию, чтобы перерезать дорогу между Новороссийском и Туапсе. 50-я Таманская красная дивизия, остатки бывшей Таманской красной армии, была направлена на Джугбу (маленький порт между Новороссийском и Туапсе, Ф.Е.). Бросив в труднопроходимых горах свой обоз и большую часть артиллерии, — дивизия вышла в район Джугбы, где соединилась с «Черноморской советской красной армией» (Е. Ковтюх «От Кубани до Волги и обратно», стр. 91).
