Когда они вновь сошлись, он, изменив направление движения Огонька, заставил его толкнуть туловищем вражеское животное. Ибн-Норик-хан чуть не опрокинулся, но погасил свою скорость. И тут их сабли замелькали с невероятной скоростью. Удары Хана были в среднем сильнее, но Джумахунов сидел выше, это давало ему преимущество в ударах сверху. Вначале Ибн-Норик-хан пытался атаковать не только человека, но — опять за свое — еще и Огонька, однако в считаные секунды Джумахунов заставил его перейти к жесткой обороне. Оба уже почти задыхались, верблюды же, наоборот, несколько восстановились и теперь выворачивали шеи. Огонек усиленно чавкал ртом, накапливал слюну, желая по-свойски наказать обидчика. А сабли звенели и сыпали искрами. Между делом каждый из противников пытался отжать другого в неудобное положение, то есть глазами на солнце. В этом смысле даже сильные удары Ибн-Норик-хана действовали ему во вред. Оба они, понятно, держали сабли в правой руке, посему каждый теснил противника справа налево. За счет этого Джумахунов оказался в новом преимуществе.

Когда солнце стало бить в глаза Хану, преимущество опять увеличилось. Нужно было пользоваться им быстрее, пока они не развернулись по-другому. Джумахунов сумел снести у Ибн-хана тюрбан. Тот был слишком распален, чтобы обращать внимание на такую мелочь. И в этот момент, когда особо сильный удар Хана заставил Джумахунова несколько податься назад, откуда-то сбоку прилетел плевок Огонька. Он попал Ибн-Норик-хану прямо в лоб. В какой-нибудь другой момент это бы было смешно, но сейчас два человека бились со смертью на предельной частоте пульса.

Мерзкое, разъедающее кожу соплеподобное образование стало стекать к глазам Хана. Он попытался резко смахнуть помеху свободной рукой. Отвлекся. Джумахунов мгновенно надвинулся и ловким ударом сверху отсек Ибн-Норик-хану левое ухо. Хлынула кровь. Возможно, где-то внутри Хан запаниковал. Его удары не сделались менее слабыми, но стали более хаотичными — он уже совсем не нападал, только защищался. А мерзкая пакость на его лбу и голове продолжала наплывать на глаза. Он снова отвлекся. Теперь Джумахунов полностью уверился в своей победе. Он мог позволить себе поиграться со смертью. Сделав обманное движение, он вновь нанес рассчитанный удар сверху, и на песок шмякнулось второе ухо Хана. Теперь тот был в явной панике. Дело было не в боли — он увидел тактическое превосходство врага.

Дальше было избиение. Краем глаза Джумахунов глянул на ряды соратников подвергаемого линчеванию главаря. Никто не шевелился и не тянулся к оружию. Они просто смотрели, затаив дыхание. Тогда Джумахунов срубил ему нос. Снова хлынула кровь. Ибн-Норик-хан наносил по воздуху какие-то бессмысленные удары, похоже, его рука уже работала сама по себе, без подсказок объятого предсмертной паникой мозга.

— Это тебе за моих разведчиков! — задыхаясь, выкрикнул Джумахунов.

Слышал ли его враг без ушей? Джумахунов этого не знал. Больше не было смысла продолжать этот садизм.

— Сдохни, сын шайтана! — проорал он во всю силу легких и мгновенным ударом снес голову Ибн-Норик-хана.

Все было кончено. Обезглавленное туловище дернулось, уронило саблю и завалилось вперед в промежуток между почти сцепившимися животными. Оба верблюда шарахнулись в стороны. Джумахунов соскочил. Он не знал, за что ухватить еще горячую голову. Затем сообразил и взялся за бороду. Он поднял ее высоко кверху, этот варварский трофей, и издал из работающих мехами легких что-то ужасное, доисторически древнее, а может, даже дочеловеческое. И где-то далеко, за линией его туманящегося зрения, верные воины подхватили его бешеный возглас.

Однако он по-прежнему не знал, что делать. Рассказать ей? А если не согласится? Если не поверит? А если, наоборот, очень даже поверит, Кира вон, у Стругацких, поверила. Только решит, что счастье должно быть для всех и негоже прятаться за чужими спинами, возьмет и откажется, останется строить светлое завтра без буржуев. Что тогда? Более того, если возьмет и исполнит свой комсомольский долг — сходит куда следует, из лучших, понятно, побуждений? Что делать-то?

Снова был одинокий покуда вечер. Теперь Панину казалось, что он размышляет над этой проблемой не первую неделю. Может, подсознательно оно так и было. Но только после последнего перехода между мирами у него появилась мысль о том, что все здесь приговорено. И обжалованию решение судей не подлежит. А вот взять и самому доложить обо всем местным? Принести в доказательство подслушивающий «пенек». Что, не поверят? Порассказать о вторжениях их авианосных соединений в наш мир. Заинтересуются, откуда информация — в газете «Правда» о таком не пишут. Может, сразу и не поверят. Но уж за шпиона империалистов примут точно. Затем, скорее всего, попытаются перевербовать. А потом начнут искать пути-дороги, дабы собственными глазами увидеть. Веселая перспектива.

И все-таки, как начать разговор? Примет она его за сумасшедшего, эдакого тихо помешанного князя Мышкина. А вдруг возьмет и сразу поверит? Фантастику вон читает — ждет принца со звезд. Вот и дождалась, кажется.

Декабрь сорок седьмого. Кто теперь самый угнетенный в мире народ? Если не открывали газету «Правда» и не слушали радио недели три-четыре, вовек не догадаетесь. Можно, конечно, попробовать. Китайский кули? Нет, это было в начале года. Сейчас они идут по верному пути национального освобождения и возрождения. Египетские феллахи? Почти верно, этих последнее время, судя по прессе, бойко угнетают белые колонизаторы, особо в районе Суэцкого канала. Но все-таки это не самые нещадно эксплуатируемые люди земного шара, нет. Конечно, американским неграм, чьи прабабки были похищены из родимой, милой сердцу Африки, приходится нелегко, все об этом ведают. Да и пуэрториканцам несладко быть сырьевым придатком империализма. Однако вы не угадали, а четыре попытки — это и так перебор. Хуже всех доводится детям скудной природы, наивным, но мужественным аборигенам Австралии. Истребляют их колонизаторы с уголовной родословной под корень, сгоняют с насиженных теплых пустынь, не дают запускать любимые бумеранги куда хочется, а главное и обидное, не разрешают вести дружественную переписку и получать посылки из сочувствующей страны, давным-давно победившей царизм и крепостное право. Эх, жаль — краснокожие братья, индейцы, истреблены почти под корень, а то бы и им можно было бы посочувствовать и слать бандероли с газетами «Комсомолец Донбасса» или журналом «Звезда Востока», а также «Коммунист Вооруженных Сил».

Однако не дело освободителей вдаваться в слюнявый плач по прошлому, направлен их ясный и незамутненный взгляд в светлое завтра, а другим своим ракурсом в несовершенство текущего момента. И нет тому взгляду преград, видит он все насквозь, подобно известному сатирическому киножурналу «Фитиль» и его печатному брату «Крокодилу». Так вот, касательно аборигенов. Не дело передовой партии ставить любимому народу задачи, время которых еще не наступило, плодя отчаяние и пессимизм. И раз заговорили ее органы об Австралии, значит, есть к тому основания и подведен под решение базис. Больше того, не только базис должен быть подведен, а сделан первый шаг, и даже два-три, дабы упредить коварных империалистов и их пособников. Не дело партии трубить загодя об угнетенных жителях полуострова Аркемленд, давая колонизаторам явную указку, где громоздить береговые батареи и флоты бесчисленные сосредотачивать. Лучше, и по-коммунистически правильнее, под видом грузов с гуманитарной помощью для пострадавшего от возможного цунами острова Ява загнать транспорты в залив Карпентария и произвести разоружение по сию пору не сдавшегося японского гарнизона в городе Борролула, а уже затем двинуть оттуда танки знаменитого маршала Малиновского, недавно за считанные дни прошедшего Маньчжурию. Сами подумайте, как иначе освободить аборигенов, если колонизаторский порт Дарвин от буржуазных пережитков не очистить?