Ну а утречком тепленьких и непротрезвевших Лугового и Манина сдали в Особый отдел в качестве шпионов недобитого Белого движения.

Теперь уже сам охотник, или скорее эдакий наблюдательный собиратель жуков, непосредственно не стреляющий, а только так, намечающий места для будущих засад и ям-ловушек, неминуемо стал предметом лова. Думаете, кто-то из хитрых врагов выдал свои намерения хрустнувшей под ногой веткой в виде зафиксированного в направлении «семьдесят первого» основного лепестка локатора? Ничуть не бывало, они были не какие-нибудь неопытные дураки. Слежение происходило по боковым лепесткам, по-научному — диаграммам направленности, к тому же в диапазонах, не принятых для наведения перехватчиков в покинутом Киром Толкоттом мире, но даже это слежение носило эпизодический характер, стремясь внушить даже почуявшему опасность противнику беспечность. Основным методом слежки была пассивная локация по тепловому фону — всяческое активное зондирование таилось сюрпризом будущему. Так, рыболовецкий трал подводится под косяк и обнаруживает себя, только когда жесткие нервущиеся нити сворачивают узлом горизонт окружающих событий, закукливая вселенную.

И «СР-71» летел. И наматывали витки магнитные кассеты. И мерились силой чувствительности носовые и хвостовые антенны. И развернутые вдоль длиннющего корпуса локаторы качали лучи приема поперечно стремительному движению огромной черной сигары. И высота была не беспредельная, даже наглая, не на грани рекорда — двадцать два километра. И все это продолжалось уже так долго — целых девятнадцать минут. И дышащий обогащенной смесью кислорода Кир Толкотт уже в очередной раз начинал ощущать свою эйфорическую богоподобность. Он даже жалел, что, согласно плану, обязан в ближайшие минуты начинать разворот. Дальше следовало увеличить полетную высоту до двадцати четырех тысяч метров и проследовать назад тем же маршрутом. Откуда он мог ведать, что на него уже наводятся два перехватчика «МиГ-31», а еще два барражируют в режиме готовности на случай неудачи у первой двойки? Цель, судя по параметрам полета, была достаточно сложная для гарантированного перехвата, однако вероятность поражения укладывалась в норму.

— Так вы давно из Харбина, Владимир Юрьевич? — спросил следователь, чиркая спичкой.

— Да не был я в Харбине! — возмутился Луговой.

— Вы закуривайте, Владимир Юрьевич, закуривайте, — энкавэдэшник был до ужаса мил. — Значит, вы не из Харбина прибыли?

— Конечно, не из Харбина, я же вам говорил.

— А откуда?

— Из провинции Хэнань, зоны оккупации Экспедиционных сил Японии.

— Ага, — просиял оперативник, — значит, там тоже имеется центр Белого движения? Вы, говорите, говорите, Владимир Юрьевич, — чистосердечное признание вам зачтется.

— Да нет там никакого Белого движения! — вспылил Луговой.

— Вы не волнуйтесь, — утешил его следователь, подвигая пепельницу. — И что же там есть?

— Я же докладывал, я служил инструктором тактики при японской армии.

— Ага, сотрудничали с оккупационным режимом.

— Да не сотрудничал я!

— Нет, а что вы там делали?

— Учил тактике.

— Понял. А какой тактике?

— Нашей советской тактике, разумеется.

— Ага, значит, обучали японских оккупантов обороняться от нашей непобедимой армии?

— Да нет, я учил их наступать. Красная Армия ведь более всего умеет наступать, это все знают.

— Понял, — задумался на мгновение энкавэдэшник. — Следовательно, японские милитаристы готовились внезапно напасть на СССР, и вы обучали их, как сделать это меньшей кровью?

— Кто вам сказал, что они готовились нападать на нашу страну?

— Не забывайтесь, — посуровел следователь, поправляя гимнастерку. — Нашу страну, а не вашу. Ваша царская Россия давно не существует.

— Так вы что, правда меня за белоэмигранта принимаете? Да вы на меня посмотрите. Сколько мне лет? Как я мог участвовать в Белом движении?

— Не знаю я, сколько вам лет, Владимир Юрьевич, но мне, конечно, хочется даже чисто по-человечески узнать, что вы делали в этой антисоветской организации. А насчет того, откуда я узнал о подготовке нападения на СССР, так возьмите и почитайте «Правду» за любое число.

— Да не видел я «Правды» уже года полтора-два, уж и не помню сколько, — съязвил Луговой. — Понимаете, в японской армии данную газету почему-то не выписывают.

— Интересная информация, — подвел некоторый итог советский оперативник. — Значит, вы все-таки признаете, что обучали нашего исконного врага тактике наступательного боя?

— Ясное дело, у меня было такое задание, но…

— Хорошо, — оборвал его энкавэдэшник, — идем дальше. Что это на вас за форма?

— А, так это маскарад, — заискивающе улыбнулся Луговой.

— Маскарад? А мне кажется, что это форма разбитого нашей непобедимой армией вермахта, или я не прав?

— Ну конечно…

— Вот видите, вспомнили. Очень хорошо. Следуем далее, — следователь переложил на столе какие-то бумаги.

— Позвольте, позвольте, товарищ, — запаниковал Луговой. — Что хорошо-то? Вы это что же, мне теперь сотрудничество с Гитлером прилепите?

— Полегче в выражениях, господин оберст-лейтенант, — утешил его энкавэдэшник. — Идем дальше.

— Нет, подождите…

— Тихо, фриц! — неожиданно рявкнул следователь. Затем снова мягко: — Где вы изучали тактику боя Советской Армии?

— А я заканчивал Днепропетровское командное училище, ну а затем академию в Москве.

— Вот оно что, — почесал затылок офицер, ведущий дознание, — даже туда гады добрались.

— Как «гады», — снова несмело возмутился Луговой, — я учился там на вполне законном основании — комсомол рекомендовал.

— Ага, еще и комсомол, — зафиксировал собеседник. — Вы продолжайте, продолжайте, раз начали.

— Послушайте, я действовал по планам нашего правительства. Вы же в курсе, что мы тайно помогали японцам громить империалистов Запада. Разве нет?

— Первый раз слышу. Вы хотите сказать, что наша родина занималась неким двурушничеством? Вы прекрасно знаете, что США, если вы имели в виду под «Западом» именно их, являются нашими союзниками еще со времен войны с вашим любимым гитлеровским фашизмом.

— Да чего это вы мне приписываете? Какой он мне любимый?

— Немецкий знаете?

— Ну конечно.

— И японский?

— Да.

— А китайский?

— Нет, не знаю.

— А как же вы вначале беседы утверждали, что последнее время сотрудничали с китайскими партизанами? Как вы с ними говорили?

— На русском, нашем с вами родном русском языке.

— Вы меня тут не путайте, Владимир Юрьевич, если только вас действительно так зовут!

— Ну конечно. Кстати, вы у Поздоровкина спросите.

— У какого еще Поздоровкина?

— У генерала Поздоровкина, то есть у подполковника Поздоровкина.

— Вы что, еще плохо различаете советские звания?

— Как плохо, я ведь сам майор.

— Интересно.

— Послушайте, давайте кончим эту комедию. Где Манин?

— Кто?

— Задержанный вместе со мной офицер.

— Штурмбаннфюрер СС?

— Ну да, если хотите.

— Вообще-то нам не положено давать арестованным по подозрению в шпионаже информацию, — при слове «шпионаж» Луговой обмер, — но поскольку вы проявляете здравое желание сотрудничать, я отвечу. С вашим товарищем дела обстоят лучше. Он никакой тактике Экспедиционный японский корпус не обучал, да и не мог этого сделать. Он, видите ли, не знает ни японского, ни, между прочим, немецкого языка.

— А.

— Вот видите.

— Значит, его отпустят?

— Нет, ему покуда грозит небольшой исправительный срок, лет пять-десять. С вами, к сожалению, дело обстоит хуже.

— Да? И сколько?

— Четвертак, а может, пятнадцать. Все зависит от вас. Давайте сотрудничать, Владимир Юрьевич, — продемонстрировал улыбочку следователь.

— Черт знает что. Может, все-таки обратитесь к Поздоровкину?