20 ноября 1896 г. Мелихово.
Лопасня, Моск. губ. 96 20/XI.
Дорогой Николай Александрович!
Был в Москве, потом вернулся и прочел Ваше письмо. Отвечаю Вам по пунктам:
Книгу «Надорванные силы» я получил от Назарьевой*. Она была так любезна, что кроме романа прислала мне еще сборник рассказов и свои пьесы. Роман переплетен, но беспокойства Ваши оказались напрасными: у нас в Лопасне есть уже почтовое отделение, и переплетенные книги посылать под бандеролью никому не возбраняется. Кстати сказать, в Лопасне есть уже почта, есть и правительственный телеграф. Адрес мой значительно упростился: Лопасня, Москов. губ. — для писем, и просто Лопасня — для телеграмм. Скоро будет и телефон, который даст нам возможность разговаривать с Москвой.
За сим второй пункт — насчет здоровья. Простуда прошла, но насморк всё еще есть. Кашляю уже давно, так давно, что уже привык не видеть в кашле ничего угрожающего. Одышки нет, ходить могу много и скоро, аппетит великолепный, работаю охотно. Не полнею.
Два экземпляра «Осколков» с моим изображением получил и спрятал их в свой архив*. Был очень тронут. Прежде чем спрятать, показывал своим гостям и удовольствие доставил немалое.
Вы жалуетесь на цензуру*. Цензура становится всё строже и черствее, между тем в публике ходят слухи, что всё обстоит благополучно, что начинаются новые веяния; будто бы и цензура теперь легче, и дышать стало легче. Вот извольте-ка понять, откуда берутся и на чем могут основываться такие толки. Мою повесть в «Ниве» цензура поцарапала страсть как*. Вообще, надо признаться, невесело теперь быть литератором.
Спасибо большое за обещание прислать мне «Среди причта»*. Низко кланяюсь Прасковье Никифоровне и Феде и желаю Вам всего хорошего. Крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
Мороз 18 гр.
Мизиновой Л. С., 20 ноября 1896*
1818. Л. С. МИЗИНОВОЙ
20 ноября 1896 г. Мелихово.
Милая Лика, посылаю Вам рецепт, о котором Вы говорили. Мне холодно и грустно*, и потому писать больше не о чем. Приеду в субботу или в понедельник с Машей*.
Ваш А. Чехов. 96 20/XI.
Немировичу-Данченко Вл. И., 20 ноября 1896*
1819. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
20 ноября 1896 г. Мелихово.
Милый Владимир Иванович, видишь, и я не сразу отвечаю на письма. Маша живет там же, где и в прошлом году: Сухаревская-Садовая, д. Кирхгоф.
Да, моя «Чайка» имела в Петербурге, в первом представлении, громадный неуспех*. Театр дышал злобой, воздух сперся от ненависти, и я — по законам физики — вылетел из Петербурга, как бомба. Во всем этом виноваты ты и Сумбатов, так как это вы подбили меня написать пьесу*.
Твою нарастающую антипатию к Петербургу я понимаю*, но всё же в нем много хорошего; хотя бы, например, Невский в солнечный день или Комиссаржевская, которую я считаю великолепной актрисой.
Здоровье мое ничего себе, настроение тоже. Но боюсь, что настроение скоро будет опять скверное: Лавров и Гольцев настояли на том, чтобы «Чайка» печаталась в «Русской мысли» — и теперь начнет хлестать меня литературная критика*. А это противно, точно осенью в лужу лезешь.
Опять надоедаю просьбой. В Таганрогской городской библиотеке открывают справочный отдел. Вышли мне для сего отдела программу и уставы вашего филармонического общества*, устав литературной кассы и вообще всё, что найдешь под рукой и что, по твоему мнению, имеет справочный характер. Извини за сие веселое поручение.
Кланяйся Екатерине Николаевне и будь здоров.
Твой А. Чехов. 96 20/XI.
Напиши мне что-нибудь.
Шавровой-Юст Е. М., 20 ноября 1896*
1820. Е. М. ШАВРОВОЙ-ЮСТ
20 ноября 1896 г. Мелихово.
96 20/XI.
Ну-с, многоуважаемая collega, прежде всего, позвольте сделать Вам строгий вычет. Зачем Вы купили Боккачио?* Зачем? Сей Ваш поступок мне не понравился.
Зато рассказ очень, очень понравился*. Это хорошая, милая, умная вещь. Но, по своему обыкновению, действие Вы ведете несколько вяло, оттого рассказ местами кажется тоже вялым. Представьте себе большой пруд, из которого вода вытекает очень тонкой струйкой, так что движение воды не заметно для глаза; представьте на поверхности пруда разные подробности — щепки, доски, пустые бочки, листья — всё это, благодаря слабому движению воды, кажется неподвижным и нагромоздилось у устья ручья. То же самое и в Вашем рассказе: мало движения и масса подробностей, которые громоздятся. Но так как я только что встал и мозги мои плохо работают, то позвольте мне изложить мою критику по пунктам:
1) Первую главу я начал бы со слов: «Небольшая коляска только что…» Этак проще.
2) Рассуждения о деньгах (300 р.) в первой главе могут быть выпущены.
3) «во всех своих проявлениях» — это не нужно.
4) Молодые супруги устраивают обстановку «как у всех» — это напоминает Бергов в «Войне и мире».
5) Рассуждение о детях, начиная со слов: «вот, хоть бы племянница» и кончая «пасс», мило, но в рассказе оно мешает.
6) Обе сестры и Корицкий — нужны ли они? О них только упомянуть — и только. Они ведь тоже мешают. Если нужно, чтобы Вава увидела ребенка, то нет надобности посылать ее в Москву. Она ездит в Москву так часто, что за ней трудно угоняться.
7) Зачем Вава — княжна? Это только громоздит.
8) «такой корректной distinguée»[16] — это пора уже в тираж погашения, как и слово «флирт».
9) Поездка на свадьбу не нужна.
10) У профессора — это очень хорошо
11) Я бы кончил седьмой главой, не упоминая об Андрюше, ибо Andante Лунной сонаты поясняет всё, что нужно. Но если уж Вам нужен Андрюша, во что бы то ни стало, то расстаньтесь все-таки с IX главой. Она громоздит.
12) Не заставляйте Андрюшу играть. Это слащаво. Зачем у него богатырские плечи? — Это слишком… как бы это выразиться — шапи́рно?!
13) Цезаря и жену цезаря сохраните в тексте, но как заглавие: «Жена цезаря» не-по-д-хо-дит… Да-с… И не цензурно, и не подходит.
14) За сим пошлите рассказ в «Русскую мысль» — от себя. Вас там знают. Пошлите в конверте, прилепив 5-тикопеечную марку. А я буду в редакции и узнаю, что нужно…
Помните, что цезарь и его жена фигуры центральные, — и не позволяйте Андрюше и сестрам заслонять их. Долой и Смарагдова. Лишние фамилии только громоздят.
