Свой новый водевиль… — «Ваза».

Комиссаржевская играет изумительно. — Чехов присутствовал накануне, 14 октября, на репетиции «Чайки». И. Н. Потапенко вспоминал: «На одну из следующих репетиций Чехов пришел к самому началу и, когда его увидели актеры, на сцене произошло то непонятное и не поддающееся объяснению явление, которое знакомо только актерам и, может быть, только русским: чудо, иногда спасающее совсем проваливающуюся пьесу; без предварительного уговора — общий подъем, коллективное вдохновение, незримо сошедшие с неба огненные языки.

Все подтянулись и начали играть. У незнающих ролей уточнился и обострился слух, и они улавливали каждый шорох, вылетавший из суфлерской будки. Появился рисунок, даже что-то общее, что-то похожее на настроение.

Когда же вышла Комиссаржевская, сцена как будто озарилась сиянием. Это была поистине вдохновенная игра.

В последней своей сцене, когда Нина ночью приходит к Треплеву, артистка поднялась на такую высоту, какой она, кажется, никогда не достигала. В зале не было публики, но был Чехов; она играла для него одного и привела его в восторг. Было что-то торжественное и праздничное в этой репетиции, которая, несомненно, была чудом. Александринские актеры доказали, что при известных условиях они могут достигать высочайшего подъема.

И куда девалось унылое настроение, с которым Чехов уходил из театра после предыдущих репетиций! Исчезли все сомнения!» (Чехов в воспоминаниях, стр. 354–355). Но на генеральной репетиции, состоявшейся 16 октября, по словам Потапенко, «вдохновения уже не было»: «Что-то как будто переломилось, словно артисты, дав слишком много на той репетиции, надорвали свои силы <…> Чеховские люди всё больше сбивались на александринских. Актеры, которые так вдохновенно на той репетиции отошли от себя, как будто забыли, как это они сделали. Дорогу занесло снегом, и пришлось идти ощупью, как попало» (там же, стр. 355).

На репетиции, состоявшейся 15 октября, Чехов не был. О ней записала в дневнике С. И. Смирнова-Сазонова: «Была на репетиции „Чайки“ <…> Репетиция без автора, без декорации и без одного актера. Писарев болен — а послезавтра первое представление. Конец еще не слажен, пьеса идет чуть ли не с трех репетиций. Давыдов и Николай <Сазонов> защищали Комиссаржевскую от Карпова, который по своей неопытности заставляет ее вести главную финальную сцену у задней кулисы, загородивши ее столом. Давыдов уверяет, что это говорящая голова. Много было разговоров о том, можно ли в простыне выходить на авансцену. — Карпов подсел ко мне, но когда я ему сказала, что пьеса плохо срепетована, ушел и больше не возвращался» (ИРЛИ; ЛН, т. 87, стр. 309).

29-го земское собрание ~ будет разговор о дороге. — См. письмо 1763^* и примечания к нему^*.

Моей незаконной и непочтительной дочери… — См. примечания к письму 1720^*.

1765. А. С. СУВОРИНУ

18 октября 1896 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. IV, стр. 482.

Датируется днем отъезда Чехова из Петербурга после премьеры «Чайки» в Александринском театре.

…возвратит то «дело»… — Вероятно, имеется в виду какое-то нелегальное издание, которым Суворин обычно снабжал Чехова.

Печатание пьес приостановите. — В типографии А. С. Суворина печатался сборник пьес Чехова, в который была включена и «Чайка». Печатание сборника не было приостановлено. См. письмо 1771^*.

Вчерашнего вечера я никогда не забуду… — Первый спектакль «Чайки» 17 октября 1896 г. окончился провалом. См. примечания к письму 1767^*.

Получил Ваше письмо. — Утром 18 октября Суворин написал Чехову письмо по поводу «Чайки», которое передал ему еще в Петербурге.

1766. М. П. ЧЕХОВОЙ

18 октября 1896 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. IV, стр. 482.

Датируется днем отъезда Чехова из Петербурга после первого спектакля «Чайки» в Александринском театре.

…буду там завтра во втором часу дня. — Чехов приехал 19 октября утром. См. примечания к письму 1768^*.

Вчерашнее происшествие не поразило и не очень огорчило меня… — См. письмо 1767^* и примечания к нему^*.

…был подготовлен к нему репетициями… — См. примечания к письму 1760^*.

Когда приедешь в Мелихово, привези с собой Лику. — М. П. Чехова и Л. С. Мизинова выехали из Петербурга 18 октября вечерним поездом и приехали в Мелихово 19 октября.

1767. М. П. ЧЕХОВУ

18 октября 1896 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: без последней фразы и подписи — «Ежемесячный журнал для всех», 1906, № 7, стр. 412; полностью — Письма, т. IV, стр. 483.

Датируется по сообщению о провале «Чайки» и по почтовым штемпелям: Петербург, 19 октября 1896; Ярославль, 20 октября 1896.

Пьеса ~ провалилась с треском. — Первый спектакль «Чайки» в Александринском театре 17 октября 1896 г. окончился провалом. Сохранились многие свидетельства современников, присутствовавших на спектакле. Один из них, драматург и критик С. В. Танеев, характеризовал этот спектакль как «беспримерный скандал», как «издевательство над автором и артистами» («Театрал», 1896, ноябрь, кн. 45, № 95 — «Петербургские письма», за подписью «С. Т.». Подробнее об этой корреспонденции — в примечаниях к письму 1842).

В ночь после спектакля А. С. Суворин записал в дневнике: «Сегодня „Чайка“ в Александринском театре. Пьеса не имела успеха. Публика невнимательная, не слушающая, разговаривающая, скучающая. Я давно не видел такого представления. Чехов был удручен. В первом часу ночи приехала к нам его сестра, спрашивала, где он. Она беспокоилась. Мы послали к театру, к Потапенко, к Левкеевой (у нее собирались артисты на ужин). Нигде его не было. Он пришел в 2 часа. Я пошел к нему, спрашиваю:

— Где Вы были?

— Я ходил по улицам, сидел. Не мог же я плюнуть на это представление. Если я проживу еще 700 лет, то и тогда не отдам на театр ни одной пьесы. Будет. В этой области мне неудача.

Завтра в 3 часа хочет ехать. „Пожалуйста не останавливайте меня. Я не могу слушать все эти разговоры“. Вчера еще после генеральной репетиции он беспокоился о пьесе и хотел, чтобы она не шла. Он был очень недоволен исполнением. Оно было, действительно, сильно посредственное. Но и в пьесе есть недостатки: мало действия, мало развиты интересные по своему драматизму сцены и много дано места мелочам жизни, рисовке характеров неважных, неинтересных. Режиссер Карпов показал себя человеком торопливым, безвкусным, плохо овладевшим пьесой и плохо репетировавшим ее. Чехов очень самолюбив, и когда я высказывал ему свои впечатления, он выслушивал их нетерпеливо. Пережить этот неуспех без глубокого волнения он не мог. Очень жалею, что я не пошел на репетицию. Но едва ли я мог чем-нибудь помочь. Я убежден был в успехе и даже заранее написал заметку о полном успехе пьесы. Пришлось всё переделать. Писал о пьесе, желая сказать о ней всё то хорошее, что я о ней думал, когда читал.

Если бы Чехов поработал над пьесой более, она могла бы и на сцене иметь успех. Мне думается, что в Москве ее сыграют лучше. Здешняя публика не поняла ее…» (Дн. Суворина, стр. 125–126).