26 сент<ября> освящали памятник на могиле Плещеева*. Была вся его богатая родня. Я слушал пение монашенок, думал о padre*, о Вас.
Пишете ли Вы пьесы? Право, нам есть о чем поговорить. Давайте встретимся в Москве.
Вашей жене нижайший поклон, а Вам мысленно жму крепко руку. Жду скорейшего ответа!!
Ваш А. Чехов.
Ваш трагический почерк, кажется, стал разборчивее, хотя, впрочем, судить трудно, так как Ваше письмо короче колибри (хотел было написать — воробьиного носа).
Немировичу-Данченко Вл. И., 6 или 13 октября 1895*
1596. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
6 или 13 октября 1895 г. Мелихово.
Пятница.
Вчера, на ночь глядя, прочел Вашу «Губернаторскую ревизию». По тонкости, по чистоте отделки и во всех смыслах это лучшая из всех Ваших вещей, какие я знаю. Впечатление сильное, только конец, начиная с разговора с писарем, ведется в слегка пьяном виде, а хочется piano, потому что грустно. Знание жизни у Вас громадное и, повторяю (я это говорил когда-то раньше), Вы становитесь всё лучше и лучше, и точно каждый год к Вашему таланту прибавляется по новому этажу.
Где Вы? Я Вашей новой квартиры не знаю*, а Вы мне не пишете. Кланяйтесь Екатерине Николаевне. Дома я проживу до 20 окт<ября>. Пишите.
Крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
Соболевскому В. М., 15 октября 1895*
1597. В. М. СОБОЛЕВСКОМУ
15 октября 1895 г. Мелихово.
Ст. Лопасня, 95, 15/X.
Дорогой Василий Михайлович, посылаю рассказ*. Так как он идет простым, а не заказным письмом, то я буду думать, что он пропал, до тех пор, пока не получу известие, что он дошел благополучно. Мне хотелось бы прочесть его в корректуре. Моя сестра (адрес ее известен Михаилу Алексеевичу: Сухаревская-Садовая, д. Кирхгоф, кв. 17) уезжает из Москвы домой в четверг утром; будьте добры послать ей корректуру, которую я прочту в четверг вечером, а в пятницу утром пошлю обратно.
У нас тепло. Желаю Вам всего хорошего и низко кланяюсь.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 21 октября 1895*
1598. А. С. СУВОРИНУ
21 октября 1895 г. Мелихово.
21 окт.
Спасибо за письмо, за теплые слова и приглашение. Я приеду*, но, вероятно, не раньше конца ноября, так как дела у меня чёртова пропасть. Во-первых, весною я буду строить новую школу* в селе, где попечительствую; за̀годя нужно составить план, сметы, съездить то туда, то сюда и проч. Во-вторых, можете себе представить, пишу пьесу*, которую кончу тоже, вероятно, не раньше как в конце ноября. Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви.
Читал я о провале Озеровой* и пожалел, ибо нет ничего больнее, как неуспех. Воображаю, как эта жидовочка плакала и холодела, читая «Пет<ербургскую> газ<ету>», где ее игру называли прямо нелепой. Читал об успехе «Власти тьмы» в Вашем театре*. Конечно, хорошо, что Анютку играла Домашева, а не «маленькая крошка»*, которая (по Вашим словам) Вам так симпатична. Этой крошке нужно Матрену играть. Когда я был в августе у Толстого, то он, вытирая после умыванья руки, сказал мне, что переделывать свою пьесу он не будет. И теперь, припоминая сие, думаю, что он уже тогда знал, что пьеса его будет in toto разрешена для сцены. Я прожил у него 1½ суток*. Впечатление чудесное. Я чувствовал себя легко, как дома, и разговоры наши с Л<ьвом> Н<иколаевичем> были легки. При свидании расскажу подробно.
В «Рус<ской> мысли» в ноябре пойдет «Убийство», в декабре другой рассказ — «Ариадна».
А я в ужасе — и вот по какому поводу. В Москве издается «Хирургическая летопись», великолепный журнал, имеющий успех даже за границей. Редактируют известные хирурги-ученые: Склифософский и Дьяконов. Число подписчиков с каждым годом растет, но всё еще к концу года — убыток. Покрываем сей убыток был всё время (до января будущего 1896 г.) Склифосовским; но сей последний, будучи переведен в Петербург, практику свою утерял, денег у него не стало лишних, и теперь ни ему и никому на свете неизвестно, кто в 1896 г. покроет долг, в случае ежели он будет, а судя по аналогии с прошлыми годами, надо ожидать 1000–1500 р. убытка. Узнав, что журнал погибает*, я погорячился; такая нелепость, как гибель журнала, без которого нельзя обойтись и который уже через 3–4 года будет давать барыш, гибель из-за пустой суммы — эта нелепость ударила меня по башке, я сгоряча пообещал найти издателя, уверенный вполне, что найду его. И я усердно искал, просил, унижался, ездил, обедал чёрт знает с кем, но никого не нашел*. Остался один Солдатенков, но он за границей, вернется не раньше декабря, а вопрос должен быть решен к ноябрю. Как я жалею, что Ваша типография не в Москве! Тогда я не сыграл бы такую смешную роль маклера-неудачника. При свидании я изображу Вам в картине верной пережитые волнения. Если бы не постройка школы, которая возьмет у меня тысячи полторы, то я сам взялся бы издавать журнал за свои деньги — до такой степени мне больно и трудно мириться с явной нелепостью. 22-го окт<ября> я поеду в Москву и предложу редакторам, как последнее средство, просить субсидию, 1½—2 тысячи в год. Если они согласятся, то я прикачу в Петербург и стану хлопотать. Как это делается? Вы меня научите? Чтобы спасти журнал, я готов идти к кому угодно и стоять в чьей угодно передней, и если мне удастся, то я вздохну с облегчением и с чувством удовольствия, ибо спасти хороший хирургический журнал так же полезно, как сделать 20 000 удачных операций. Во всяком случае, посоветуйте, что мне делать.
После воскресенья пишите мне в Москву. Больш<ая> московская гостиница, № 5.
Как пьеса Потапенко?* Вообще что Потапенко? Жан Щеглов прислал мне унылое письмо*. Астрономка бедствует. Во всем остальном пока всё обстоит благополучно. В Москве буду ходить в оперетку. Днем буду возиться с пьесой, а вечером — в оперетку.
Низко Вам кланяюсь. Пишите, умоляю.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 26 октября 1895*
1599. А. С. СУВОРИНУ
