<1906–1907> Из Анатолийских песней * Девичья Свежий ветер дует в сумерках На скалистый островок. Закачалась чайка серая Под скалой, как поплавок. Под крыло головку спрятала И забылась в полусне. Я бы тоже позабылася На качающей волне! Поздно ночью в саклю темную Грусть и скуку принесешь. Поздно ночью с милым встретишься, Да и то когда заснешь! <1906–1907>
Рыбацкая Летом в море легкая вода, Белые сухие паруса, Иглами стальными в невода Сыплется под баркою хамса. Осенью не весел Трапезойд! В море вьюга, холод и туман, Ходит головами горизонт, В пену зарывается бакан. Тяжела студеная вода, Буря в ночь осеннюю дерзка, Да на волю гонит из гнезда Лютая голодная тоска! <1906–1907> Закон * Во имя бога, вечно всеблагого! Он, давший для писания тростник, Сказал: блюди написанное слово И делай то, что обещал язык. Приняв закон, прими его вериги. Иль оттолкни — иль всей душою чти: Не будь ослом, который носит книги Лишь потому, что их велят нести. <1906–1907> Мандрагора * Цветок Мандрагора из могил расцветает, Над гробами зарытых возле виселиц черных. Мертвый соками тленья Мандрагору питает — И она расцветает в травах диких и сорных. Брат Каин, взрастивший Мандрагору из яда! Бог убийцу, быть может, милосердно осудит. Но палач — не убийца: он — исчадие ада, И цветок, полный яда, бог тебе не забудет! <1906–1907> Розы Шираза * Пой, соловей! Они томятся: В шатрах узорчатых мимоз, На их ресницах серебрятся Алмазы томных крупных слез. Сад в эту ночь — как сад Ирема. И сладострастна и бледна, Как в шакнизир, тайник гарема, В узор ветвей глядит луна. Белеет мел стены неясно. Но там, где свет, его атлас Горит так зелено и страстно, Как изумруд змеиных глаз. Пой, соловей! Томят желанья. Цветы молчат — нет слов у них: Их сладкий зов — благоуханья, Алмазы слез — покорность их. <1906–1907> С обезьяной * Ай, тяжела турецкая шарманка! Бредет худой согнувшийся хорват По дачам утром. В юбке обезьянка Бежит за ним, смешно поднявши зад. И детское и старческое что-то В ее глазах печальных. Как цыган, Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота… Далеко от Одессы на Фонтан! Ограды дач еще в живом узоре — В тени акаций. Солнце из-за дач Глядит в листву. В аллеях блещет море… День будет долог, светел и горяч. И будет сонно, сонно. Черепицы Стеклом светиться будут. Промелькнет Велосипед бесшумным махом птицы, Да прогремит в немецкой фуре лед. Ай, хорошо напиться! Есть копейка, А вон киоск: большой стакан воды Даст с томною улыбкою еврейка… Но путь далек… Сады, сады, сады… Зверок устал, — взор старичка-ребенка Томит тоской. Хорват от жажды пьян. Но пьет зверок: лиловая ладонка Хватает жадно пенистый стакан. Поднявши брови, тянет обезьяна, А он жует засохший белый хлеб И медленно отходит в тень платана… Ты далеко, Загреб! <1906–1907> Мекам * Мекам — восторг, священное раденье, Стремление желанное постичь. Мекам — тоска, блаженное томленье И творчества беззвучный жадный клич. К мечте безумец руки простирает И алчет бога видеть наяву. Завет гласит: «Узревший — умирает». Но смерть есть приближенье к божеству. Благословенна сладостная мука Трудов моих! Я творчеству отдам Всю жизнь мою: на расстоянье лука Ведет меня к желанному мекам. <1906–1907> Бессмертный * Ангел Смерти в Судный день умрет: Истребит живущих — и со стоном Прилетит к аллаху — и прострет, Бездыханный, крылья перед троном. Ангел Мести, грозный судия! На твоем стальном клинке иссечен Грозный клич: «Бессмертен только Я. Трепещите! Ангел Мести вечен». |
