1907 Каин * Баальбек воздвиг в безумии Каин. Сирийск. предания Род приходит, уходит, А земля пребывает вовек… Нет, он строит, возводит Xрам бессмертных племен — Баальбек. Он — убийца, проклятый, Но из рая он дерзко шагнул. Страхом Смерти объятый, Все же первый в лицо ей взглянул. Жадно ищущий бога, Первый бросил проклятье ему. И, достигнув порога, Пал, сраженный, увидевши — тьму. Но и в тьме он восславит Только Знание, Разум и Свет — Башню Солнца поставит, Вдавит в землю незыблемый след. И глаза великана Красной кровью свирепо горят, И долины Ливана Под великою ношей гудят. Синекудрый, весь бурый, Из пустыни и зноя литой, Опоясан он шкурой, Шкурой льва, золотой и густой. Он спешит, он швыряет, Он скалу на скалу громоздит. Он дрожит, умирает.. Но творцу отомстит, отомстит! <1906–1907> Пугало * На задворках, за ригами Богатых мужиков, Стоит оно, родимое, Одиннадцать веков. Под шапкою лохматою — Дубинка-голова. Крестом по ветру треплются Пустые рукава. Старновкой — чистым золотом! — Набит его чекмень, На зависть на великую Соседних деревень… Он, огород-то, выпахан, Уж есть и лебеда. И глинка означается,— Да это не беда! Не много дел и пугалу… Да разве огород Такое уж сокровище? — Пугался бы народ! <1906–1907> Наследство * В угольной — солнце, запах кипариса… В ней круглый год не выставляли рам. Покой любила тетушка Лариса, Тепло, уют… И тихо было там. Пол мягко устлан — коврики, попоны… Все старомодно — кресла, туалет, Комод, кровать… В углу на юг — иконы, И сколько их в божничке — счету нет! Но, тетушка, о чем вы им молились, Когда шептали в требник и псалтырь Да свечи жгли? Зачем не удалились Вы заживо в могилу — в монастырь? Приемышу с молоденькой женою Дала приют… «Скучненько нам втроем, Да что же делать-с! Давит тишиною Вас домик мой? Так не живите в нем!» И молодые сели, укатили… А тетушка скончалась в тишине Лишь прошлый год… Вот филин и в могиле, Я Крезом стал… Да что-то скучно мне! Дом развалился, темен, гнил и жалок, Варок раскрыт, в саду — мужицкий скот, Двор в лопухах… И сколько бойких галок Сидит у труб!.. Но вот и «старый» ход. По-прежнему дверь в залу туалетом Заставлена в угольной. На столах Алеет пыль. Вечерним низким светом Из окон солнце блещет в зеркалах. А в образничке — суздальские лики Угодников. Уж сняли за долги Оклады с них. Они угрюмы, дики И смотрят друг на друга как враги. Бог с ними! С паутиною, пенькою Я вырываю раму. Из щелей Бегут двухвостки. Садом и рекою В окно пахнуло… Так-то веселей! Сад вечереет. Слаще и свежее Запахло в нем. Прозрачный месяц встал. В угольной ночью жутко… Да Кощеи Мне нипочем: я тетушку видал! <1906–1907> Няня * В старой темной девичьей, На пустом ларе, Села, согревается… Лунно на дворе, Иней синим бисером На окне блестит, Над столом висячая Лампочка коптит… Что-то вспоминается? Отчего в глазах Столько скорби, кротости?.. Лапти на ногах, Голова закутана Шалью набивной, Полушубок старенький… «Здравствуй, друг родной! Что ж ты не сказалася?» Поднялась, трясет Головою дряхлою И к руке идет, Кланяется низенько… «В дом иди». — «Иду-с». «Как живется-можется?» «Что-то не пойму-с». «Как живешь, я спрашивал, Все одна?» — «Одна-с». «А невестка?» — «В городе-с. Позабыла нас!» «Как же ты с внучатами?» «Так вот и живу-с». «Нас-то вспоминала ли?» «Всех как наяву-с». «Да не то: не стыдно ли Было не прийти?» «Боязно-с: а ну-кася Да помрешь в пути» И трясет с улыбкою, Грустной и больной, Головой закутанной, И следит за мной, Ловит губ движения… «Ну, идем, идем, Там и побеседуем И чайку попьем». |
