<1903–1905> Небо * В деревне капали капели, Был теплый солнечный апрель. Блестели вывески и стекла, И празднично белел отель. А над деревней, над горами, Раскрыты были небеса, И по горам, к вершинам белым, Шли темно-синие леса. И от вершин, как мрамор чистых, От изумрудных ледников И от небес зеленоватых Тянуло свежестью снегов. И я ушел к зиме, на север. И целый день бродил в лесах, Душой теряясь в необъятных Зеленоватых небесах. И, радуясь, душа стремилась Решить одно: зачем живу? Зачем хочу сказать кому-то, Что тянет в эту синеву, Что прелесть этих чистых красок Словами выразить нет сил, Что только небо — только радость Я целый век в душе носил? <1903–1905>
На винограднике * На винограднике нельзя дышать. Лоза Пожухла, сморщилась. Лучистый отблеск моря И белизна шоссе слепят огнем глаза, А дача на холме, на голом косогоре. Скрываюсь в дом. О, рай! Прохладно и темно, Все ставни заперты… Но нет, и здесь не скрыться: Прямой горячий луч блестит сквозь щель в окно И понемногу тьма редеет, золотится. Еще мгновение — и приглядишься к ней. И будешь чувствовать, что за стеною — море. Что за стеной — шоссе, что нет нигде теней, Что вся земля горит в сияющем просторе! <1903–1905> Океаниды * В полдневный зной, когда на щебень, На валуны прибрежных скал, Кипя, встает за гребнем гребень, Крутясь, идет за валом вал,— Когда изгиб прибоя блещет Зеркально-вогнутой грядой И в нем сияет и трепещет От гребня отблеск золотой,— Как весел ты, о буйный хохот, Звенящий смех Океанид, Под этот влажный шум и грохот Летящих в пене на гранит! Как звучно море под скалами Дробит на солнце зеркала И в пене, вместе с зеркалами, Клубит их белые тела! <1903–1905> Стон * Как розовое море — даль пустынь. Как синий лотос — озеро Мерида. «Встань, сонный раб, и свой шалаш покинь: Уж озлатилась солнцем пирамида». И раб встает. От жесткого одра Идет под зной и пламень небосклона. Рассвет горит. И в пышном блеске Ра Вдали звучат стенания Мемнона. <1903–1905> В горной долине * Бледно-зеленые грустные звезды… Помню темнеющий лес, Сырость и сумерки в горной долине, Холод осенних небес. Жадно и долго стремился я, звезды, К вам, в вышину… Что же я встретил? Нагие граниты, Сумерки, страх, тишину… Бледны и грустны вы, горные звезды: Вы созерцаете смерть. Что же влечет к вам? Зачем же так тянет Ваша бездонная твердь? <1903–1905> Ормузд * Ни алтарей, ни истуканов, Ни темных капищ. Мир одет В покровы мрака и туманов: Боготворите только Свет. Владыка Света весь в едином — В борьбе со Тьмой. И потому Огни зажгите по вершинам: Возненавидьте только Тьму. Ночь третью мира властно правит. Но мудрый жаждет верить Дню: Он в мире радость солнца славит, Он поклоняется Огню. И, возложив костер на камень. Всю жизнь свою приносит в дар Тебе, неугасимый Пламень, Тебе, всевидящий Датар! <1903–1905> День гнева * Апокалипсис, VI …И Агнец снял четвертую печать. И услыхал я голос, говоривший: «Восстань, смотри!» И я взглянул: конь бледен, На нем же мощный всадник — Смерть. И Ад За нею шел, и власть у ней была Над четвертью земли, да умерщвляет Мечом и гладом, мором и зверями. И пятую он снял печать. И видел Я под престолом души убиенных, Вопившие: «Доколе, о владыко, Не судишь ты живущих на земле За нашу кровь?» И были им даны Одежды белоснежные, и было Им сказано: да почиют, покуда Сотрудники и братья их умрут, Как и они, за словеса господни. Когда же снял шестую он печать, Взглянул я вновь, и вот — до оснований Потрясся мир, и солнце стало мрачно, Как вретище, и лик луны — как кровь; И звезды устремились вниз, как в бурю Незрелый плод смоковницы, и небо Свилось, как свиток хартии, и горы, Колеблясь, с места двинулись; и все Цари земли, вельможи и владыки, Богатые и сильные, рабы И вольные — все скрылися в пещеры, В ущелья гор, и говорят горам И камням их: «Падите и сокройте Нас от лица сидящего во славе И гнева Агнца: ибо настает Великий день его всесильной кары!» |
