<1903–1906> Птица * Мы привязали к шее каждого его птицу. Коран На всех на вас — на каждой багрянице, На каждом пыльном рубище раба — Есть амулет, подобный вещей птице, Есть тайный знак, и этот знак — Судьба. От древности, когда Он путь свой начал, Он совершал его среди гробов: Он, проходя, свои следы означил Зловещей белизною черепов. Хамсин на них горячей мглою дует, Песок, струясь, бежит по их костям. Всем чуждая, на них сова ночует Среди могильных ям. <1903–1906>
Стихотворения 1906–1911 За гробом * Я не тушил священного огня. Книга Мертвых В подземный мир введет на суд Отца Сын, Ястреб-Гор. Шакал-Анубис будет Класть на весы и взвешивать сердца: Бог Озирис, бог мертвых, строго судит. Я погребен, как раб, в песке пустынь. Пройдут века — и Сириус, над Нилом Теперь огнем горящий, станет синь, Да светит он спокойнее могилам. И мир забудет, темного, меня. И на весах потянет солнце мало. Но я страдал. Я не тушил огня. И я взгляну без страха в лик Шакала. 1906 Магомет в изгнании * Духи над пустыней пролетали В сумерки, над каменистым логом. Скорбные слова его звучали Как источник, позабытый богом. На песке, босой, с раскрытой грудью, Он сидел и говорил, тоскуя: «Предан я пустыне и безлюдью, Отрешен от всех, кого люблю я!» И сказали Духи: «Недостойно Быть пророку слабым и усталым». И пророк печально и спокойно Отвечал: «Я жаловался скалам». 1906 «Огромный, красный, старый пароход…» * Огромный, красный, старый пароход У мола стал, вернувшись из Сиднея. Белеет мол, и, радостно синея, Безоблачный сияет небосвод. В тиши, в тепле, на солнце, в изумрудной Сквозной воде, склонясь на левый борт, Гигант уснул. И спит пахучий порт, Спят грузчики. Белеет мол безлюдный. В воде прозрачной виден узкий киль, Весь в ракушках. Их слой зелено-ржавый Нарос давно… У Суматры, у Явы, В Великом океане… в зной и штиль. Мальчишка-негр в турецкой грязной феске Висит в бадье, по борту, красит бак — И от воды на свежий красный лак Зеркальные восходят арабески. И лак блестит под черною рукой, Слепит глаза… И мальчик-обезьяна Сквозь сон поет… Простой напев Судана Звучит в тиши всем чуждою тоской. VIII.06 «Люблю цветные стекла окон…» * Люблю цветные стекла окон И сумрак от столетних лип, Звенящей люстры серый кокон И половиц прогнивших скрип. Люблю неясный винный запах Из шифоньерок и от книг В стеклянных невысоких шкапах, Где рядом Сю и Патерик. Люблю их синие странички, Их четкий шрифт, простой набор, И серебро икон в божничке, И в горке матовый фарфор, И вас, и вас, дагерротипы, Черты давно поблекших лиц, И сумрак от столетней липы, И скрип прогнивших половиц. 1906 «И скрип и визг над бухтой, наводненной…» * И скрип и визг над бухтой, наводненной Буграми влаги пенисто-зеленой: Как в забытьи, шатаются над ней Кресты нагих запутанных снастей, А чайки с криком падают меж ними, Сверкая в реях крыльями тугими, Иль белою яичной скорлупой Скользят в волне зелено-голубой. Еще бегут поспешно и высоко Лохмотья туч, но ветер от востока Уж дал горам лиловые цвета, Чеканит грани снежного хребта На синем небе, свежем и блестящем, И сыплет в море золотом кипящим. 1906 «Луна еще прозрачна и бледна…» * Луна еще прозрачна и бледна, Чуть розовеет пепел небосклона, И золотится берег. Уж видна Тень кипариса у балкона. Пойдем к обрывам. Млеющей волной Вода переливается. И вскоре Из края в край под золотой луной Затеплится и засияет море. Ночь будет ясная, веселая. Вдали, На рейде, две турецких бригантины. Вот поднимают парус. Вот зажгли Сигналы — изумруды и рубины. Но ветра нет. И будут до зари Они дремать и медленно качаться, И будут в лунном свете фонари Глазами утомленными казаться. |
