Даже трудно себе представить весь комизм ситуации: недавний заведующий отделом городского хозяйства сидел в своей родной редакции с тетрадкой стихов и, словно школьник, ждал, когда до него дойдет очередь. Предложение Тощенко, которое он вчера в кафе процедил сквозь зубы, смешно было бы принимать всерьез. Но не воспользоваться таким предлогом в моем положении было бы просто глупо. Тем более что эта игра начинала меня забавлять.

— И это все? — спросил Юрий Юрьевич тучного мужчину в очках, прочитав его опус. — По-моему, тут ни о чем. Вот что хотели вы этим сказать?

— Только то, что сказал, — снял очки посетитель.

— Простите, а что это по жанру — рассказ, новелла, этюд, поэзия в прозе? — Тощенко говорил подчеркнуто вежливо.

— Отрывок. Отрывок из повести.

— Ах, отрывок! Так вот, когда вы всю повесть напишете — приносите, почитаем.

— Повести я никогда не напишу, — снова надел очки автор. — Да и, насколько мне известно, ваша газета никогда повестей не печатала. Вы печатаете лишь отрывки из повестей. Вот я и написал отрывок.

А читатели пусть сами домыслит. Совсем не обязательно все разжевывать. Пусть читатели сами мозгами раскинут…

«Отрывочник» ушел, хлопнув дверью. Его место занял согнутый мужчина с авоськой, набитой бумагами.

— Я вас слушаю, — сказал ему Тощенко.

Мужчина достал из авоськи сложенный вчетверо лист бумаги и положил его на стол.

— «Справка, — прочитал вслух Юрий Юрьевич, — дана Устилкину Станиславу Кирилловичу в том, что он страдает хронической формой гастрита…» Послушайте, вы не по адресу обратились.

— Вот еще одна, — сказал посетитель.

— А это что? «Справка… в том, что страдает ревматизмом…» Вы, наверное, перепутали, отдел медицины на втором этаже.

— И эту почитайте.

— Тоже справка? «Перенес операцию аппендицита…» Простите, уважаемый, я вам искрение сочувствую, но тут отдел литературы.

— А вот выписка из моей истории болезни…

— Говорю же вам: ошиблись адресом!

— Почитайте, почитайте. У меня камни в почках!

— Но чем я вам могу помочь? — пожал удивленно плечами Тощенко.

В ответ на этот вопрос посетитель почти с головой углубился в авоську, долго там рылся и наконец вытащил несколько исписанных листов.

— «Басни в прозе», — прочитал вслух Тощенко. — «Столб. Стоял столб и думал: все они вокруг меня ходят, а я стою себе. Думал так, пока не сгнил». Понятно, — перевернул он страницу. — «Дерево. Стояло дерево и думало: эти птицы вокруг меня летают, а я стою себе. Думало так, пока не сгнило!» Пошли дальше. Это что? «Будка. Стояла будка и думала: эти машины мимо меня проезжают, а я стою себе. Думала, пока не…» Но подходят, — сказал Тощенко, возвращая басни автору.

Мужчина снова нырнул в авоську и выгреб еще какой-то листик.

— Вот! — торжественно сказал он.

— Характеристика… «Зарекомендовал себя как старательный… Пользуется уважением у товарищей…» Все это прекрасно, — согласился Тощенко, — только басни ваши нам не подходят. Они очень слабенькие. Это вообще не басни…

— Напечатайте, — жалобно попросил мужчина.

— Говорю же вам, не можем мы напечатать подобное. Оно не отвечает тем требованиям, которые предъявляются…

— Напечатайте! — с мольбой в голосе повторил мужчина.

— Поймите же, мы не отдел социального обеспечения, не касса взаимопомощи, мы газета, которая должна…

— Напечатайте! — прижал мужчина авоську к груди.

— Ну как вам объяснить, что ваши басни никуда не годятся? — повысил голос Тощенко. — Это настоящая графомания!

— Напечатайте! — простонал мужчина.

— Если вы немедленно не заберете эту вашу макулатуру, я выкину ее в корзину!

— Напечатайте…

— Убирайтесь вон!

— Напечатайте…

Тощенко в изнеможении откинулся на спинку стула и провел рукой по лбу.

— Может, я плохо объяснил, — тихо сказал он. — Наша газета вообще не печатает басен. А тем более — басен в прозе. У газеты другие функции.

— Напечатайте, — смахнул автор слезу краем авоськи.

И Юрий Юрьевич капитулировал. Он молча взял помятые листы с баснями и бросил их в папку с надписью «Резерв».

После того как мужчина с авоськой, пятясь и кланяясь, покинул кабинет, Тощенко несколько минут дел неподвижно, тупо уставясь в стену.

Я кашлянул, напоминая о себе.

— Показывайте ваши стихи, — сухо сказал он. Может, в другой раз? — предложил я. — Вам, наверное, сейчас не до поэзии.

Он устало улыбнулся:

— Мне не привыкать. Давайте показывайте.

Он перелистал всю тетрадь, делая на нолях пометки карандашом.

Что-то есть, — наконец поднял он на меня глаза. — Вот это ничего — «Ожидание». Тут вы правильно подметили: человек всю жизнь подгоняет время. И школе, чтобы быстрее наступили каникулы. Студент не может дождаться стипендии. Потом, когда работаешь, считаешь дни до отпуска… Только подобная философия присуща юности. Коли вы и теперь так мыслите, значит, сохранили ее. Я, например, мечтаю, чтобы мое время текло как можно медленнее, чтобы стрелка крутилась на минимальных оборотах… Короче, есть у вас отдельные удачные места, даже находки, а в общем… С рифмами, уважаемый, не очень. Например, тут… — ткнул он карандашом.

— Так это же так называемая ассоциативная рифма, — решил я поразить его эрудицией.

Он долго объяснял мне азы архитектоники, а я думал о том, что иногда не мешает посмотреть на человека вот так, сбоку. Сколько раз мы встречались с Тощенко в коридоре, на летучках, дежурили вместе в типографии, нередко обменивались мыслями, но сегодня я словно увидел его впервые, Казалось, он готов грудью кинуться на защиту поэзии от рифмоплетства.

— Вы что, не слушаете? — удивленно спросил он.

— Наоборот, я весь — внимание.

— Тогда почему вы не отвечаете? Я дважды спрашивал, где вы работаете? Если это не секрет.

— Какой там секрет! По ремонтному делу я, мебель ремонтирую, — вспомнил я Зайчинского.

— Прекрасная профессия! Если бы я умел ремонтировать, — мечтательно произнес он.

— Что тут особенного?

— Может, и ничего. Я вот не умею, а очень жаль. Есть у меня дома рабочее кресло. И вот, представьте, рассохлось. Словом, ремонта требует. Уговариваю свою жену в ремонтное ателье его отвезти — не хочет. Говорит — надо новое покупать, а это только интерьер портит. Ну, а я к нему так привык, что хоть убейте — на другом не могу работать.

— Бывает, — заметил я.

— Вы только не подумайте, что это намек, — поспешно сказал Тощенко. — Я никогда не позволил бы себе воспользоваться моментом…

— Не волнуйтесь, я не подумал, — начал было я.

Но он перебил меня:

— А с другой стороны, ничего страшного не было б, если бы вы и помогли мне. Я имею в виду — советом. Просто никогда раньше не занимался подобными вещами. И не знаю, как это делается. Наверное, сама судьба послала мне вас. Естественно, я не за спасибо хочу. Сколько это будет стоить, неважно. Лишь бы отремонтировали. Так, может, согласитесь?

Это был настолько неожиданный поворот, что я растерялся.

— Кресло — не совсем моя парафия…

— Да при чем тут парафия! Там для специалиста на двадцать минут работы, — убежденно заявил Тощенко. — Сегодня же вечером поведу вас к себе…

— К сожалению, вечером занят, — сказал я, вспомнив, что собираюсь к своим.

— Тогда завтра утром. Вот вам мой адрес. — Он быстро написал адрес на листике бумаги. — Приходите.

Перед тем как уйти из редакции, я прошелся по коридору, поднялся на второй этаж. На лестнице столкнулся с Татьяной Александровной Креченко, заведующей отделом культуры. Она так забавно поджимала губы, особенно когда была чем-то озабочена или просто сосредоточена. Вдруг глянула на меня и… отшатнулась. Остановившись, закрутила головой, словно хотела избавиться от наваждения.

— Фух, простите, уже совсем заработалась. Не за того вас приняла, — сказала она.

— Ничего, бывает, — понимающе улыбнулся я.

На стене возле приемной главного редактора висело мое фото. Еще не сняли. Наверное, никто не отваживается проявить инициативу.