— Я представляю фабрику, продукцию которой все вы хорошо знаете, — начинаю весело. — Бьюсь об заклад, что каждый из присутствующих имел дело с нашими изделиями. И уверен, благодаря именно нашей продукции не раз выходил сухим из воды.

Послышался смех, кто-то зааплодировал.

— Как вы уже догадались, — торжественно продолжаю, — я представляю фабрику, которая выпускает зонтики.

По залу покатился смех.

— Думаю, друзья, — улыбнулся я, — что, когда вы забываете зонтик дома и вымокаете под дождем до последней нитки, вам не так весело, как сейчас. Не правда ли?

Зал взорвался смехом.

Поскольку превращать солидный разговор в шутку в мои намерения не входило, я решил перейти на серьезный тон.

— Товарищи, — говорю, — наша фабрика только в этом году освоила уже три новых вида продукции. Это — зонтик мужской, зонт женский, зонтик детский.

И снова смех в зале.

Смех перешел в хохот, когда я решил продемонстрировать эти изделия.

— По-моему, ничего смешного в них нет, — говорю обиженно. — Гляньте, какие современные формы, о каким вкусом подобрана ткань! Как легко они раскрываются!

Хохот не утихал.

Повышаю голос до максимальной громкости:

— Не исключено, товарищи, что все эти три зонтика мы будем выдвигать на Знак качества.

От хохота у отдельных слушателей начались конвульсии.

— Довожу до вашего сведения, — стараюсь не обращать внимания на реакцию зала, — наша фабрика не пасет задних в районе. Только за первый квартал мы перевыполнили задание на ноль целых семь десятых процента…

Даже толстяк, что сидел прямо передо мной и до сих пор вел себя относительно спокойно, схватился за живот, и его борода затряслась в такт гомерическому хохоту.

Вся моя дальнейшая речь сопровождалась исступленным смехом присутствующих. Иногда они бурно хлопали в ладоши, топали ногами и снова хохотали, утирая слезы.

Я решил мужественно держаться до конца и, стараясь не обращать внимания на такую поразительную реакцию зала, просто дочитывал текст, теперь уже без тех бодрых интонаций, что таким странным образом подействовали на слушателей.

Когда я дошел до заключительной части своего выступления, где речь шла о перспективах роста нашего фабричного ассортимента и уменьшения рекламаций на нашу продукцию, бородатый толстяк аж сполз с кресла и стал извиваться на полу в судорогах смеха. Все присутствующие тоже корчились от хохота.

Не успел я сойти со сцепы, как тотчас же ко мне подбежал высокий молодой человек и отрекомендовался:

— Из телевидения, редактор передачи «Весело было нам». Хочу пригласить вас на одну их ближайших передач. Вот вам мои координаты, — протянул он мне визитную карточку. — С нетерпением буду ждать вашего звонка. Уверен, для нас вы просто находка!

Завклубом долго тряс мою руку:

— Я много слышал о вас, товарищ Стратосферный, о вашем исключительном юмористическом даре. Но о таком фуроре на нашем сегодняшнем вечере юмора и мечтать не смел…

— Какой вечер юмора? — удивился я. — И при чем тут Стратосферный? Сиволапенко я, директор фабрики. Мне позвонили из вашего клуба «Строитель»…

— Наш клуб называется «Пищевик», — сказал заведующий, — а «Строитель» уже третий месяц, как отсюда переехал…

Рабочий день в нашем отделе всегда начинался с того, что Конопля рассказывал со всеми подробностями об очередных проделках своего песика, которого он каждое утро выводил на прогулку. Но сегодня Хорьков ему и рта не дал раскрыть. Он был настолько потрясен тем, что случилось с ним в трамвае, что даже шляпу забыл снять. Так и сидел в шляпе за своим столом и возмущался, явно рассчитывая на наше сочувствие и моральную поддержку.

А случилась с ним довольно-таки банальная история. Он забыл закомпостировать талон, и контролер оштрафовал его на пятьдесят копеек.

— Объясняю, — негодовал он, — что я ни разу в жизни сознательно не ездил без билета. Просто задумался и забыл. А контролер и слушать не хочет. Штраф требует. Полтрамвая встало на мою защиту. Мол, чего к чело-веку прицепились? Разве не видите, что он на «зайца» не похож? А он и говорит: «Наоборот, очень как раз на «зайца» и смахивает!..»

— Неужели он уши твои имел в виду? — поинтересовался Битум.

— При чем тут мои уши? — вскипел Хорьков.

— А при том, что они действительно торчат, — сказал Бобылев и захохотал.

— Вы все, оказывается, такие же дурные, как этот контролер! — чуть не расплакался Хорьков и выбежал из комнаты.

Все молча переглянулись. А Конопля оказал:

— Человек шуток не понимает.

— Жаль мне тех, кто начисто лишен чувства юмора, — заметил Бобылев.

— Я бы таких переводил на инвалидность, — согласился Скворешня.

— А я бы им просто не поручал серьезных дел, — изрек Битум.

— Этот Хорьков какой-то чудак, — сказал я. — Обижаться на такие мелочи! Вот, например, Битум разве обиделся бы, если бы мы начали вдруг подтрунивать над его большим носом?

— А при чем тут мой нос? — возмутился Битум. — И, кстати, не такой уж он и большой, чтобы над ним смеяться.

— Не такой. Но верю, что в конкурсе на самый длинный нос ты бы занял не последнее место, — хихикнул Конопля.

— А для карикатуристов ты просто находка, — подхватил Скворешня.

— Бьюсь об заклад, что в школе тебя называли просто Нос, — сказал я.

— Я понимаю Хорькова, — дрожащим голосом произнес Битум. — Вы какие-то… Какие-то дикари! Мне противно с вами даже сидеть в одной комнате!..

Он так хлопнул дверью, что в моем кармане зазвенела мелочь.

— Ну вот, еще один закомплексованный, — произнес после паузы Скворешня.

— Еще одного, оказывается, природа обделила чувством юмора, — отметил Бобылев.

— А я бы добавил в анкету по учету кадров специальную графу: «Обладаете ли вы чувством юмора?» — сказал Конопля. — И тех, у кого оно отсутствует, не брал бы на научную работу.

— Правильно, — поддержал его я. — Вот ты, например, реагировал бы на подобные реплики своих коллег? Уверен, что никогда. Вон мы сколько раз намекали на твою… ну, как бы это сказать деликатнее… на твою интеллектуальную ограниченность. А ты хоть бы что.

— Это я-то — интеллектуально ограниченный? — побледнел Конопля. — Гляньте на этих Софоклов! Интеллектуалы! Сократы! Ломоносовы! Да если весь ваш интеллект, вместе взятый, положить на весы, они и не шелохнутся! Гении! А кстати, про интеллектуальность больше всех говорят как раз те, которые интеллектом не перегружены…

Вне себя от ярости, он вылетел из комнаты, а мы многозначительно переглянулись.

— Вот и еще один, — сказал Бобылев.

— Главное, что это уже неизлечимо, — грустно заметил Скворешня. — Я нам не завидую. Работать с людьми, которых природа таким образом обделила, это с нашей стороны подвиг! Нам, если хотите, дополнительная плата полагается. Во всяком случае, молоко за вредность!

— Непостижимо! — воскликнул я. — Люди обижаются на невинные шутки. Боятся, что в их образцово-показательном портрете заметят хоть одну отрицательную черточку. Разве оттого, что мы шутим над скаредностью Бобылева, мы его меньше любим? Ну, знаем, что у него в зимний день и снега не выпросишь. Так он это и сам знает и на наши шутки никогда не обижается…

Лицо Бобылева побагровело. Руки задрожали.

— Что-то и ты нас не очень часто потрясал купеческими жестами, — зло произнес он и демонстративно покинул комнату.

— Кажется, тут уже не до шуток, — невесело улыбнулся Скворешня. — Если судить по нашему отделу, то чувство юмора — это просто редчайший дар.

— И приятно, что этот дар достался нам с вами, — протянул я ему руку.

— И мне приятно, — пожимая мою руку, сказал Скворешня. — Конечно, в науке вы звезд с неба не хватаете, но ваше чувство юмора вполне компенсирует эту прогалину, делает нас союзниками и друзьями…

— Это я в науке звезд с неба не хватаю? — сжал я кулаки. — Так вот, знайте, — я с презрением посмотрел на Скворешню, — мои союзники и друзья — все там, за дверью!