— Но нельзя же все время так — стихи и стихи. Надо же когда-то и отдыхать, — сказал я.

— Дорога каждая минута. На радио дай. На городском «огоньке» читай…

— Но иногда и в кино не помешало бы сходить.

— Два часа тратить? А то и четыре? Для меня это роскошь.

— А может, пойдем сейчас? — предложил я.

— Что вы, что вы! — замахал он руками. — Мне еще песню надо дописать. Три строфы. Для объединенного хора мальчиков. А еще подготовиться к передаче «Несколько минут поэзии».

— А на футбол? Сегодня же такая игра!

— К сожалению, и это не для меня. Кто-то из великих сказал, что талант, если он есть у человека, надо отдавать людям до конца.

— А может, в планетарий? Звезды — это тоже источник вдохновения.

— Нет! — категорически сказал поэт.

— А там такое мороженое продают! И сливочное, и фруктовое, и ореховое…

— Ореховое? — вскочил поэт и начал быстро одеваться…

— Скажите, — задумчиво спросил он меня на улице, — слово «назад» пишется вместе или отдельно?

— А сколько у тебя по языку? — поинтересовался я.

— Во втором классе была тройка, но теперь, в третьем, честное октябрятское, исправлю на четверку, — твердо пообещал племянник.

— Получишь на днях отличный подарок, — сказал мне профорг, показывая список сотрудников, представленных к премии.

— Сорок пять рублей! — даже подпрыгнул я.

— Не торопись радоваться, — заметил он. — Хотя заведующий со списком и знаком, но кого-нибудь обязательно вычеркнет. Для порядка. Такая уж у него привычка.

«Только бы не меня», — подумал я и решил действовать.

С листом бумаги в руках я влетел в кабинет заведующего и торжественно заявил:

— Поздравьте меня! Абсолютно случайно нашел отрывок из неизвестного произведения гениального писателя.

— Кого именно? — поинтересовался заведующий.

— Я внимательно проанализировал текст и убежден, что принадлежит он перу знаменитого писателя-философа Сковороды. Только он мог с такой легкостью и одновременно глубиной формулировать свои мысли. Какая прекрасная манера изложения!

— Поздравляю! А что вы собираетесь делать с этим отрывком?

— Немедленно отнесу в Институт литературы. Убежден, что обо мае напишут в газете, а может, и премию дадут.

— Может, и дадут, — согласился заведующий. — Дайте-ка посмотрю.

Я протянул ему исписанный лист бумаги. Взглянув на него, заведующий улыбнулся:

— Позовите ко мне всех, кто есть в конторе.

Было без двух минут пять, поэтому в конторе оставались только трое: Примада, Пешня и Легонький. Ну, это и неудивительно — они всегда отсиживают «от» и «до». Наверно, поэтому в списке на премию против их фамилий красовалось не по сорок пять рублей, как у меня, а по пятьдесят.

Через какую-то минуту все мы стояли перед заведующим.

— Как вам нравится это произведение? — Он протянул листок Примаде.

Тот громко прочитал:

— «В связи с покупкой для жены цигейковой шубы прошу выдать мне сто рублей…»

— Поняли? — спросил заведующий. — Это мое заявление в кассу взаимопомощи. А ваш коллега, — он кивнул в мою сторону, — утверждает, что стиль Заявления напоминает манеру письма знаменитого писателя…

Все трое расхохотались.

— Вот скажите, — обратился он к Примаде, — вы находите общее?

— Нисколечко, — пожал тот плечами.

— А вы? — спросил он Пешню.

— Небо и земля, — усмехнулся Пешня.

— А ваше мнение? — повернулся он к Легонькому.

— Я думаю, что наш коллега хотел вам сделать, мягко говоря, комплимент, — ответил Легонький.

…С тяжелым сердцем шел я домой. Хотя знал: предчувствие редко меня обманывает.

Утром, придя в контору, я сразу же бросился к доске объявлений. Приказ о премиях был вывешен. Моя фамилия в нем значилась, но Примады, Пешни и Легонького не было.

Я трудился над рассказом целый месяц, но дальше двух абзацев дело не шло.

— Ну конечно же так у тебя ничего не выйдет, — сказал знакомый литератор, сочувствуя моим мукам творчества. — Ты сидишь за столом и смотришь в окно. А это значит, внимание твое рассеивается. Тебе же, наоборот, сосредоточиться надо.

Я передвинул стол подальше от окна и теперь сидел, уставившись в стенку. Но вдохновение все равно не приходило.

К вечеру заболела спина, отекли ноги.

— Недаром некоторые великие писатели работали стоя, — в ответ на мою жалобу сказал один известный критик. — Взять, например, Бальзака. И при этом в диком количестве пил кофе. А иначе, кто знает, может, и не родились бы такие шедевры…

— Может, и не родились бы, — согласился я.

На следующий же день я начал работать за столом стоя. С непривычки стоять часами было утомительно. Но меня подбадривал кофе, который по примеру выдающегося коллеги я пил лошадиными дозами.

Падая от усталости, я напрягал свой бедный мозг, пытаясь выдавить из него хотя бы одну несложную фразу. Но все было напрасно.

— Есть примеры, более удобные для подражания, — спас меня от этого самоистязания знакомый литературовед. — Скажем, Марк Твен любил писать лежа…

Обрадовавшись, я тут же занял горизонтальное обложение. По сравнению с другими этот способ творчества был наиболее приятным. Единственный недостаток — это то, что все время хотелось спать. И все свои внутренние резервы, всю свою энергию я в основном мобилизовал на борьбу со сном. На творчество у меня не оставалось сил.

— Если уж работать лежа, то не на диване, а в ванной, — посоветовал мне приятель журналист и рассказал о кухне творчества знаменитой детективистки Агаты Кристи. — Она все сногсшибательные сюжеты придумывала именно в ванной. И при этом съедала в один присест по нескольку килограммов яблок.

Фрукты я люблю. Так что, купив яблок, я закрылся в ванной и стал с нетерпением ждать вдохновения. Воображение рисовало картины ближайшего будущего: рукопожатия первых читателей, восторг знакомых, комплименты рецензентов. Я даже представил до мелочей, на что потрачу будущий гонорар и как на это среагирует жена. Но едва я пробовал вернуться к самому рассказу, как тут же срабатывало какое-то внутреннее реле, и воображение автоматически отключалось.

Мой запас яблок близился к концу, когда меня навестил друг детства — известный филолог.

— Если ты в самом деле решил полностью изолироваться от мира, то при чем тут яблоки? — спросил он. — Я недавно где-то читал, что один классик на заре своей творческой жизни пробовал писать в туалете. И у него неплохо получалось.

Я тут же перебрался в туалет. Вполне возможно, что мне бы и удалось что-то сотворить по методу классика, если бы не стуки в дверь, которыми мои дети все время прерывали мой творческий процесс.

— Смешной ты человек! — пристыдил меня знакомый драматург. — Решил отгородиться от нашей бурной жизни, от сегодняшних проблем и событий! Наоборот, тебе больше надо быть среди людей, наблюдать их жизнь. Как это делал, например, Ярослав Гашек» В Праге, говорят, до сих пор сохранилась пивная «У чаши», где он написал лучшие свои вещи…

На следующий день я расположился в кафе «Петушок». Заказал несколько кружек пива, разложил на столе свои бумаги.

Официант долго стоял у меня за спиной, изучая через плечо первые два абзаца рассказа. Наконец исчез за перегородкой. Явился он в сопровождении троих мужнин в белых халатах. Как оказалось, это были директор, администратор и бухгалтер кафе.

— Поздравляем! — приветствовали они меня.

И через несколько секунд мой стол выглядел так, будто за ним собирались справлять свадьбу.

— К чему все это? — пожал я недоуменно плечами.

— Все очень просто, — сказал официант. — Вы у нас десятитысячный посетитель, поэтому не откажите в любезности пообедать с нами…

Что оставалось делать? Я человек культурный, воспитанный. Пришлось разделить с ними трапезу.

Когда обед близился к десерту, подошел какой-то мрачный тип и что-то прошептал на ухо директору. Тот аж позеленел.