Несколько шагов проехали молча, потом заговорил Шампионне.

— На этой римской земле замечательно то, что, куда ни ступи, касаешься истории античной или средневековой. Вот смотрите, — добавил он, протянув руку в сторону, противоположную Тибру, — там, на вершине этого холма, находится монастырь святого Онуфрия, где умер Тассо. Он скончался от горячки в те самые дни, когда Климент Восьмой пригласил его в Рим, чтобы торжественно увенчать. Десятью годами позже тот же Климент Восьмой — единственный человек, которого Сикст Пятый, как сам он говорил, нашел в Риме, — приказал заключить в темницу Савелла, справа от нас, знаменитую Беатриче Ченчи. В этой же тюрьме, накануне ее смерти, Гвидо Рени написал ее прекрасный портрет, который вы дней через пять, когда обоснуетесь в Риме, сможете увидеть во дворце Колонна. На другом берегу Тибра, напротив замка Святого Ангела, я вам покажу развалины тюрьмы Тординона, куда были заключены ее братья. По особой милости его святейшества Беатриче только обезглавили, а вот ее брата Джакопо, до того как его доставили к эшафоту, где ему предстояло встретиться с сестрой, возили по всему городу в тележке рядом с палачом, который в продолжение всего пути клещами рвал ему кожу на груди. И все это совершалось в отместку за смерть негодяя, который убил двух своих сыновей, обесчестил дочь и сам избежал правосудия лишь потому, что осыпал своих судей золотом. Одно время Климент Восьмой собирался сохранить жизнь членам семьи Ченчи, единственное преступление которых заключалось в том, что они взяли на себя обязанности палача. Но, к несчастью для Беатриче, в это время князь де Санта Кроче убил свою мать, подобие Мессалины, ибо она позорила имя его отца, вступая в любовную связь со своими слугами; папа ужаснулся, видя, что дети в нравственном отношении выше своих отцов, а убийцы справедливее судей, и на одну и ту же плаху скатились головы двух братьев, сестры и мачехи. Вот отсюда, в эту прогалину вы можете увидеть на том берегу Тибра место, где был сооружен эшафот. Предание говорит, что Климент Восьмой присутствовал при казни, стоя у окна замка Святого Ангела, куда он пришел по длинному крытому переходу, который вы видите слева от нас; переход был построен по распоряжению Александра Шестого, с тем чтобы его преемник в случае осады или бунта мог уйти из Ватикана и спрятаться в замке Святого Ангела. Он и сам, как уверяют, воспользовался переходом несколько раз, чтобы посетить кардиналов, которых он сажал в гробницу Адриана, а затем, продолжая традицию Калигулы и Нерона, душил, предварительно принудив их составить завещание в его пользу.

— Вы чудесный чичероне, генерал, и я очень сожалею, что мне суждено провести с вами не четыре дня, а всего лишь четыре часа, из которых два, к сожалению, уже прошли.

— Четырех дней было бы мало для этой прекрасной страны; через четыре дня вы попросили бы у меня четыре месяца, после четырех месяцев — четыре года. Целой жизни человека не хватит, чтобы перечислить все достойное памяти, что заключается в этом городе, который так справедливо называют Вечным.

Вот, например, посмотрите на развалины этих арок моста, о которые разбивается речной поток, взгляните на руины, сохранившиеся по обе стороны реки: здесь был Триумфальный мост, по которому вел путь к храму Марса, что находился там, где ныне возвышается собор святого Петра: в свой черед по этому мосту прошли Эмилий Павел, победивший Персея, и Помпей, победивший Тиграна, царя Армении, Артока, царя Иберии, Ороиза, царя Албании, Дария, царя Мидии, Аретаса, царя Набатеи, Антиоха, царя Коммагены, и пиратов. Он взял тысячу укрепленных замков, девятьсот городов, восемьсот кораблей, основал или вновь заселил девять городов; после этих триумфов он и воздвиг, потратив на это часть своей добычи, прекрасный храм Минервы, украшавший площадь Септа Юлия близ акведука Девы, и на фронтоне храма приказал поместить следующую надпись из бронзовых букв: «Помпей Великий, император, окончив тридцатилетнюю войну, разгромив, обратив в бегство, уничтожив или принудив сдаться в плен двенадцать миллионов сто восемьдесят тысяч воинов, потопив или захватив восемьсот сорок шесть кораблей, получив по договорам тысячу пятьсот тридцать восемь городов или крепостей, покорив все земли от озера Мерис до Красного моря, исполняет свой обет, данный Минерве». А после него по этому мосту прошли еще Юлий Цезарь, Август, Тиберий. К счастью, мост развалился, — добавил с грустной улыбкой республиканский генерал, — ибо и мы с гордостью прошли бы по нему, а кто мы такие, чтобы идти по следам подобных полководцев?

Углубившись в размышления, Шампионне умолк и ехал, не произнося ни слова, от Триумфального моста, оставив его справа, до моста Святого Ангела, на который они повернули, переправляясь на левый берег Тибра.

Молодой офицер долго не решался нарушить это молчании, но на мосту Святого Ангела, рискуя совершить бестактность, спросил:

— Не гробницу ли Адриана мы оставили позади?

Шампионне посмотрел вокруг, словно очнулся от сна.

— Да, то была гробница Адриана, — ответил он. — А мост, по которому мы едем, был, несомненно, сооружен именно для того, чтобы можно было к ней проехать. Его реставрировал Бернини и добавил к нему свои обычные украшения. В этом здании и засядет Тьебо, и это будет не первая выдержанная им осада. А вот площадь, которую вы видели издали: здесь были казнены Беатриче и ее родные. Если повернуть налево, мы может оказаться на месте, где находилась Тардинона. А на маленькой площади, куда мы сейчас въезжаем, находится постоялый двор «Медведь» с той самой вывеской, какая была у него во времена, когда здесь останавливался Монтень, великий скептик, избравший своим девизом два слова: «Что я знаю?» Это было последнее слово человеческого духа за шесть тысяч лет; пройдет еще шесть тысяч лет — и явится новый скептик, который скажет. «Может быть!»

— А вы, генерал, что бы сказали вы? — спросил майор.

— Я скажу, что тут правит худшее из правительств, раз оно допускает такие пустоши почти в центре города, — посмотрите налево. Вот в этих болотах восемь месяцев в году таится малярия, они принадлежат королю, которому вы служите: это наследие князей Фарнезе. Павел Третий, когда завещал эти обширные земли сыну, герцогу Пармскому, подозревал, что завещает ему лихорадку. Скажите же своему королю Фердинанду, что не только благоговейный наследник, но просто христианин должен бы оздоровить и обработать эти поля, и они отблагодарили бы его обильными урожаями. Одного моста, построенного здесь, достаточно было бы для целого нового квартала, город перешагнул бы через реку, на всем пустом пространстве от замка Святого Ангела до Народной площади выросли бы дома, и жизнь изгнала бы отсюда смерть. Но для этого нужно такое правительство, которое заботилось бы о своих подданных; для этого требуется великое благо, с которым вы намерены бороться, хотя вы человек и образованный, и умный, — короче, требуется свобода. Со временем она придет, и не случайная и временная, как та, какую мы несем с собою; нет, она будет бессмертной дочерью прогресса и времени. А пока что посмотрите: вот из этого переулка, около церкви святого Иеронима, однажды в два часа ночи появились четверо пеших и один всадник; перед всадником поперек лошади лежал труп; ноги и голова его свисали по сторонам.

«Никого не видно?» — спросил всадник.

Двое пеших посмотрели в направлении замка Святого Ангела, двое других — в сторону Народной площади.

«Никого», — сказали они.

Тогда всадник подъехал к самой реке и повернул лошадь так, чтобы она стала задом к воде. Двое взяли труп — один за голову, другой за ноги, — дважды качнули его и на третий раз бросили в реку.

Когда послышался всплеск воды, всадник спросил:

«Сделано?»

«Сделано, монсиньор», — ответили ему.

Всадник обернулся.

«А что это там плавает?» — спросил он.