— Пусть бы Господь Бог вас не услышал!

— Это почему же?

— Потому что меня больше устроило бы служить вам, чем королю Фердинанду.

— Ну, знаешь, — сказал, смеясь, капитан Скиннер, — я не хочу с ним соперничать!

— О капитан, вы не будете с ним соперничать, я подаю в отставку еще до назначения.

— Возьмите его, капитан, — вступил Джованни. — Тонино — славный малый. Он с самого детства рыбачит, значит, из него выйдет добрый матрос. Я за него в ответе. Мы все будем рады, если увидим его матросом.

— Да! Да! Да! — загалдели матросы. — Верно!

— Капитан, — сказал Тонино, приложив руку к сердцу, — даю честное слово сицилийца, если ваша милость согласится на мою просьбу, вы будете мною довольны.

— Пожалуй, приятель, — отвечал капитан, — я готов, потому что ты, как мне кажется, добрый малый. Но я не хочу, чтобы люди говорили, будто я вербовщик и нанял тебя в пьяном виде. Развлекайся с товарищами сколько тебе угодно, но вечером отправляйся домой. Поразмысли хорошенько за ночь и за завтрашний день, а если к вечеру не передумаешь, возвращайся; тогда и договоримся.

— Да здравствует капитан! — воскликнул Тонино.

— Да здравствует капитан! — повторил весь экипаж.

— Вот вам четыре пиастра, — продолжал Скиннер. — Отправляйтесь на берег, пропейте их, проешьте, это меня не касается. Но чтобы к вечеру все были на месте и чтобы не было видно и следа выпитого. Идите.

— А как же шхуна, капитан? — спросил Джованни.

— Оставь двух вахтенных.

— Да ведь никто не захочет оставаться, капитан!

— Киньте жребий, и те, кто вытянет, получат в утешение по пиастру на брата.

Кинули жребий, и два матроса, кому он выпал, получили по пиастру.

К девяти часам вечера все вернулись на борт, как велел капитан, только слегка навеселе.

Капитан произвел смотр экипажу, как делал, по обыкновению, каждый вечер, потом подал знак Джованни следовать за ним в капитанскую каюту.

Через десять минут на борту «Ранера» все, кроме двух вахтенных, крепко спали.

Джованни проскользнул в капитанскую каюту, где его ожидали Скиннер с помощником капитана. Оба, казалось, горели нетерпением.

— Ну, как? — спросил Скиннер.

— Он наш, капитан.

— Ты уверен?

— Так уверен, будто уже видел его в списке экипажа.

— И ты думаешь, что завтра?..

— Завтра в шесть часов вечера он подпишет, это так же верно, как то, что меня зовут Джованни Каприоло.

— Дай Бог! — пробормотал капитанский помощник. — Значит, половина дела будет сделана.

И действительно, на следующий день, как обещал Джованни и как уже было сказано в первых строках этой главы, поспорив для видимости о сумме жалованья, которая по его особому требованию была внесена в договор, Тонино Монти, холостой, совершеннолетний, завербовался на три года матросом на судно «Ранер» и получил вперед деньги за три месяца, готовый нести полную ответственность перед законом, в случае если не сдержит своего слова.

Не успел новичок — с некоторым трудом, но все же разборчиво — подписать договор о найме, как в каюту вошел матрос, держа конверт с бумагами, которые доставил посланный от кавалера Сан Феличе; матросу строго-настрого велено было передать их капитану Скиннеру из рук в руки.

Уже с полудня по городу пошел слух, что у герцогини Калабрийской начались родовые схватки. Хозяева шхуны были слишком заинтересованы в этом событии и потому были поставлены в курс дела одними из первых; скоро по колокольному звону и выставлению святых даров они догадались, какие страхи переживает двор; наконец петарды и фейерверк дали им знать о счастливом исходе дела, в некотором роде связанного с судьбой узницы.

Поэтому капитан Скиннер сразу понял, что в конверте содержится — каково бы оно ни было — решение короля.

Он сделал знак Сальвато, и тот, взглянув на договор, сказал Тонино, что все правильно, взял документ и спрятал его в кармане.

Тонино, в восторге от того, что наконец-то стал законным членом судовой команды, побежал на палубу.

Оставшись одни, Сальвато и его отец поспешили вскрыть конверт: там лежало прошение Луизы, разорванное на восемь или десять кусков.

Как мы знаем, это означало: «Король оказался безжалостным».

Но, кроме клочков прошения, в конверте оказались две другие, целые бумаги.

Сальвато развернул первую, исписанную почерком кавалера.

Там содержалось следующее:

Весть была ужасной. Но ни Сальвато, ни его отец ни минуты не рассчитывали на королевское милосердие. Поэтому разочарование на этот счет не было для них столь страшным ударом, как для кавалера Сан Феличе.

Они переглянулись печально, но без отчаяния. Больше того, им показалось, что назначение Тонино Монти вознаграждает за неудачу, о которой гласило разорванное прошение.

Как мы видели, они тоже возлагали надежду на это обстоятельство и на всякий случай приняли меры, заполучив Тонино.

Их планы пока что были весьма неопределенными, или, вернее, у них еще не было вообще никаких планов. Они держались начеку, навострив глаза и уши, приготовив руки, чтобы не упустить счастливый случай, если он вдруг представится. В том обстоятельстве, что удалось заманить Тонино, брезжил, как им казалось, какой-то свет, который усилился, когда стало известно о его новом назначении. И при этом едва брезжущем свете они пытались найти некое воплощение своей зыбкой, до той минуты ускользавшей мечты.

Было семь часов вечера. В восемь они, казалось, приняли какое-то решение, ибо всему экипажу было сказано, что послезавтра ближе к вечеру шхуна снимается с якоря.

Тонино получил разрешение в течение этого вечера или следующего дня пойти попрощаться с отцом. Но он заявил, что боится отцовского гнева и не только не хочет идти прощаться, но даже спрятался бы в трюме, если бы заметил, как тот направляется к шхуне.

Похоже, Сальвато и его отца этот страх вполне устраивал: они обменялись знаком, выражавшим удовлетворение.

А теперь мы изложим все события по порядку, строго придерживаясь фактов и не пытаясь их толковать.

На другой день в пять часов вечера, при пасмурной погоде и затянутом тучами небе, шхуна «Ранер» начала готовиться к поднятию якоря.

Во время этой операции, то ли по неумелости экипажа, то ли из-за повреждения цепи, одно кольцо сломалось, и якорь остался на дне.

Такие случаи бывают, и если якорь лежит не на слишком большой глубине, дело, с которым не справится судовой ворот, выполняют ныряльщики.

Несмотря на неприятность с якорем, приготовления к отплытию не прекратились; но, поскольку якорь лежал на глубине всего трех саженей, условились, что для его поднятия останется лодка с боцманом Джованни и восемью матросами, а шхуна будет их ждать, курсируя у выхода из порта.

Чтобы лодка могла найти шхуну в безлунную ночь, на борту должны были зажечь три разноцветных огня.

Около восьми часов вечера шхуна отделилась от стоявших в порту судов и начала курсировать вдоль берега в условленном месте, а восемь матросов, которые были нужны на шхуне для приготовления к отплытию и выходу из порта, возвратились в лодке обратно, чтобы вытянуть со дна якорь.