Каждый хромал на ту ногу, к которой была прежде прикована цепь.

С этим удивительным авангардом кардинал продолжал свой поход на Неаполь: путь к нему был открыт поражением Скипани под Кастеллуччо.

Впрочем, если сравнить этот поход кардинала Руффо с походом, предпринятым Гарибальди шестьдесят лет спустя, и противопоставить прелату, представляющему божественное право, солдата человечества, представляющего право народное, это послужит великим уроком народам и королям.

Один, облаченный в пурпурную кардинальскую мантию, воюет именем Бога и короля и сеет повсюду убийства, грабежи и пожары, оставляя позади себя слезы, скорбь и смерть.

Другой, в простонародной блузе, в простой моряцкой куртке, идет по усыпанной цветами земле, среди радости и благословений, оставляя за собой свободные и счастливые народы.

У первого — такие союзники, как Панедиграно, Шьярпа, Фра Дьяволо, Маммоне, Пронио, — иными словами, каторжники и грабители с большой дороги.

У второго — такие помощники, как Тюкери, Дефлотт, Тюрр, Биксио, Телеки, Сиртори, Козенц, — иными словами, герои.

Странная, нелегкая для историков и философов задача понять, почему Провидение заботится порою об успехе предприятий, явно враждебных воле Божьей.

Ведь Господь, одарив человека умом и предоставив ему свободу воли, несомненно поручил ему великую и святую миссию непрерывного совершенствования и просвещения, дабы он стремился к единственной цели, достижение которой позволяет народам считать себя великими, — к свободе и знанию.

Но эту свободу и эти знания народы должны покупать ценою возврата эпох рабства и периодов мракобесия, когда самые мужественные души, самые могучие умы, самые твердые сердца утрачивают надежду. Брут умирает, говоря: «Добродетель, ты всего лишь слово!» Папа Григорий VII велит высечь на своей гробнице: «Я любил справедливость и ненавидел неправедность. Вот почему я умираю в изгнании». Костюшко, падая, шепчет: «Finis Poloniae!»[141]

Итак, если только не предположить, что Провидение, возведя вновь Бурбонов на неаполитанский трон, имело в виду столь убедительно доказать их злонамеренность, деспотизм и бездарность, чтобы о третьей реставрации не могло быть и речи, то придется вопросить недоуменно, зачем оно равно охраняло кардинала Руффо в 1799 году и Гарибальди в 1860-м; каким образом могли совершаться одни и те же чудеса ради сохранения жизни двух человек, хотя существование одного логически исключало существование другого, потому что они действовали в диаметрально противоположных направлениях и деятельность одного была настолько же полезна обществу, насколько деятельность другого — вредна.

Как бы то ни было, вмешательство той высшей силы, которую мы зовем Провидением, в описываемые здесь события было совершенно очевидно. На протяжении трех месяцев кардинал Руффо был избранником Божьим, три месяца десница Господня поддерживала его.

Тайна!

Мы видели, как 6 апреля кардинал избежал опасности оказаться раздавленным под тяжестью собственной лошади, у которой случился апоплексический удар.

Десять дней спустя, то есть 16 апреля, его миновала, не менее чудесным образом, другая опасность.

После гибели первой лошади, на которой он начинал поход, кардинал сел на арабского скакуна, белого, без единой отметины.

Шестнадцатого утром, в ту минуту, когда его преосвященство собирался вдеть ногу в стремя, он заметил, что его конь слегка прихрамывает. Конюх осмотрел копыто лошади и вытащил из него маленький камешек.

Чтобы на этот день дать отдых арабскому коню, кардинал приказал вести его в поводу, а себе подать лошадь рыжей масти.

Тронулись в путь.

Часов около одиннадцати утра, когда армия проходила через лес Риторто Гранде возле Тарсиа, целый град пуль полетел в священника, ехавшего в первых рядах на белом коне. Конь был убит наповал, всадник остался жив.

Едва пронесся слух, что стреляли в кардинала, — а священника действительно приняли за него, — как армия санфедистов воспылала яростью, и тотчас же десятка два верховых бросились в лес преследовать убийц. Захватили двенадцать человек, из которых четверо были тяжело ранены.

Двоих расстреляли, остальных приговорили к пожизненному заточению в подземельях Мареттимо.

Через два дня, пройдя равнину, где когда-то возвышался древний Сибарис, а ныне простираются зараженные миазмами болота, армия санфедистов остановилась во владениях герцога де Кассано, там, где паслись стада его буйволов.

Прибыв туда, кардинал произвел смотр своему войску. Оно состояло из десяти батальонов, по пятьсот человек в каждом, все из армии Фердинанда. Они были вооружены только саблями и пехотными ружьями, из которых приблизительно треть была без штыков.

Кавалерия насчитывала тысячу двести верховых. Пятьсот человек из той же части из-за отсутствия лошадей шли пешком.

Кроме того, кардинал составил еще два полевых эскадрона из bargelli, то есть полицейских стражников, и кампиери. Эти эскадроны были экипированы, вооружены и одеты наилучшим образом.

Артиллерия была представлена одиннадцатью пушками разного калибра и двумя гаубицами. Войско нерегулярное, то есть являвшее собой просто людскую массу, насчитывало до десяти тысяч человек и подразделялись на сто рот, по сотне каждая. Они были вооружены по-калабрийски — ружьями, штыками, пистолетами, кинжалами, и каждый носил на себе огромный патронташ, полный патронов и пуль, называемый patroncina. Эти патронташи, больше двух ладоней в высоту, закрывали весь живот и представляли собой нечто вроде панциря.

Наконец, оставался последний корпус, носивший почетное название регулярного войска, потому что он действительно состоял из остатков старой армии. Но этот корпус не мог экипироваться из-за отсутствия денег и служил только для того, чтобы увеличить численность армии Руффо.

Словом, кардинал продвигался вперед во главе двадцати пяти тысяч человек, из которых двадцать тысяч составляли отлично организованное войско.

Но так как нельзя было требовать от подобных людей правильного построения, армия казалась в три раза многочисленнее, чем была, и, растянувшись на огромное пространство, она походила на авангард Ксеркса.

По обе стороны этой армии, образуя как бы барьеры, ее ограждающие, катились две сотни повозок, груженные бочками с лучшими калабрийскими винами, которые помещики и фермеры спешили принести в дар кардиналу. Вокруг повозок находились люди, в чьи обязанности входило разливать вино и раздавать его солдатам. Каждые два часа барабанная дробь возвещала остановку солдаты отдыхали четверть часа и выпивали каждый по стакану вина. В девять часов, в полдень и в пять армия располагалась на привал.

На биваке останавливались обычно подле какого-нибудь из прекрасных источников, столь часто встречающихся в Калабрии, один из них, Бандузия, был воспет Горацием.

Армия санфедистов, двигавшаяся, как мы видим, со всеми жизненными удобствами, располагала, кроме того, своими увеселениями.

У нее была, например, музыка, если не хорошая и серьезная, то, по крайней мере, шумная и разнообразная волынки, флейты, скрипки, арфы, там собрались дикие бродячие музыканты — обычно они называют себя Zampognari[142] и приходят в Неаполь для участия в девятидневных празднествах Immacolata[143] и Natale[144]. Эти музыканты могли бы составить отдельную армию и насчитывались сотнями, так что наступление казалось не только победным шествием, но и праздником плясали, устраивали пожары и грабежи, распевали песни. Да, армия его преосвященства кардинала Руффо была поистине счастливая!