Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Об остальном, говорил князь, он позаботится сам.

Через два часа оба посланца благополучно достигли места назначения.

К семи часам вечера Роккаромана явился к Молитерно один, но объявил ему, что двадцать его друзей готовы и явятся в час, который им будет указан.

Молитерно тотчас же отправил герцога обратно в Неаполь, прося его быть вместе с друзьями в полночь на площади монастыря святой Троицы, где он обещал к ним присоединиться. К этому же времени они должны были собрать как можно больше своих слуг и хорошо вооружить их и самих себя.

Пароль будет — «Родина и свобода». Не нужно заботиться ни о чем. Молитерно отвечает за все.

Роккаромана должен только передать приказ и тотчас же вернуться. Принимая во внимание отсутствие его и Молитерно, написали Мантонне, чтобы в свою очередь предупредить его.

В десять часов вечера, повинуясь полученному приказу, кардинал-архиепископ повелел ударить разом во все колокола.

Услышав этот неожиданный трезвон, нескончаемое дрожание металла, напоминающее полет огромной стаи бронзовокрылых птиц, озадаченные лаццарони прекратили свое разрушительное дело. Одни, думая, что набат — знак ликования, говорили, что французы бежали; другие, напротив, считали, что враг напал на город и их призывают к оружию.

Но, так или иначе, все бросились к собору.

Там, в освещенной множеством свечей церкви, они увидели кардинала в полном архиерейском облачении, в окружении своего клира. Голова и сосуд с кровью святого Януария были выставлены на алтаре.

Известно то великое почитание, с каким неаполитанцы относятся к святым мощам покровителя их города. Увидев эти реликвии, сыгравшие в политике, быть может, еще большую роль, чем в религии, самые пылкие и неистовые стали успокаиваться. И вот уже толпа, упав на колени, начала молиться. Молились и те, кто смог проникнуть в собор, и те, кому не удалось войти, так как храм был переполнен и многим пришлось оставаться на улице.

Тогда процессия во главе с кардиналом-архиепископом приготовилась выйти из собора и обойти город.

В эту минуту по правую и по левую руку от прелата появились как выразители народного горя князь Молитерно и герцог Роккаромана, одетые в траур, босые, со слезами на глазах. Народ, вдруг увидев двух самых знатных синьоров Неаполя, обвинявшихся в измене, в одежде кающихся, молящих Господа обрушить свой гнев на французов, перестал считать их изменниками и мог только смириться перед волей Всевышнего и вместе с ними возносить ему молитвы. Итак, толпа последовала за святыми мощами, несомыми архиепископом, обошла с процессией весь город и вернулась обратно в собор.

Тогда Молитерно взошел на кафедру и обратился к народу с речью; он сказал, что святой Януарий, небесный покровитель, конечно, не допустит, чтобы город перешел в руки французов; затем он призвал каждого вернуться к себе домой, отдохнуть от треволнений дня и подкрепить себя сном, чтобы те, кто хочет сражаться, явились сюда на рассвете с оружием в руках.

Наконец архиепископ благословил всех собравшихся, и каждый, уходя, твердил про себя произнесенные им слова: «У нас только две руки, как и у французов. Но святой Януарий за нас».

Собор опустел, пустынными стали и улицы. Тогда Молитерно и Роккаромана взяли свое оружие, оставленное в ризнице, и, проскользнув в темноте, вышли на площадь Святой Троицы, где их ожидали соратники.

Там находились Мантонне, Веласко, Скипани и тридцать или сорок патриотов.

Речь шла о том, чтобы овладеть замком Сант’Эльмо, где, как мы помним, был заключен Николино Караччоло. Роккаромана беспокоился о брате, другие тревожились о судьбе друга — итак, было решено его освободить. Но для этого надо было отважиться на какое-нибудь отчаянное предприятие. Николино, столь счастливо избегнувший пытки, назначенной Ванни, не мог, однако, надеяться остаться в живых, если лаццарони захватят замок Сант’Эльмо, единственный, который они не пробовали атаковать ввиду его неприступности.

С этой целью Молитерно, во время своей двадцатичетырехчасовой диктатуры не решившийся освободить Николино из страха, что лаццарони обвинят его в измене, присоединил к гарнизону крепости трех-четырех надежных людей из числа своих слуг. Через одного из них он узнал пароль замка Сант’Эльмо в ночь с 20 на 21 января. Пароль был: «Партенопея и Позиллипо».

Вот что замыслил Молитерно: послать патруль, якобы посланный городом с приказами коменданту крепости, сказать пароль часовому, а когда ворота откроют — ворваться в цитадель и захватить ее.

К несчастью, Молитерно, Роккаромана, Мантонне, Веласко и Скипани были слишком хорошо известны, чтобы взять на себя командование этим небольшим отрядом. Они были вынуждены уступить эту роль человеку из народа, который был с ними заодно. Но тот, малознакомый с обычаями войны, вместо того чтобы произнести в качестве пароля слово «Партенопея», сказал «Неаполь», думая, что это не составит разницы. Часовой распознал обман и поднял тревогу. Отряд был встречен ружейным огнем и тремя пушечными залпами, которые, к счастью, не нанесли нападающим никакого урона.

Эта неудача повлекла значительные последствия: во-первых, Николино Караччоло остался в тюрьме, во-вторых, генералу Шампионне не был подан сигнал, обещанный республиканцами.

И действительно, Шампионне дал слово республиканцам 21 января, днем, подойти к Неаполю на расстояние видимости, они же, со своей стороны, обещали ему, что в знак их союза на замке Сант’Эльмо будет развеваться трехцветное французское знамя.

Коль скоро ночная атака не удалась, они не могли сдержать слова, данного Шампионне.

Молитерно и Роккаромана, которые хотели просто освободить Николино Караччоло и были только союзниками, а не сообщниками республиканцев, не знали их тайного уговора.

Велико же было удивление как тех, так и других, когда 21 января, на рассвете, они увидели, что трехцветное французское знамя полощется над башнями замка Сант’Эльмо.

Сейчас мы расскажем, как произошла эта неожиданная замена.

LXXXIV

КОМЕНДАНТ ЗАМКА САНТ’ЭЛЬМО СТАНОВИТСЯ ГУМАННЫМ

Вспомним, что после записки, которую Роберто Бранди, комендант замка Сант’Эльмо, передал фискальному прокурору Ванни, тот приостановил приготовления к пытке и велел препроводить Николино Караччоло в камеру номер три «третьего яруса под антресолями», как говорил узник.

Роберто Бранди не знал содержания записки, посланной Ванни князем Кастельчикалой; но по изменившемуся выражению лица и внезапной бледности, покрывшей лицо прокурора, а также по его приказу отвести Николино обратно в темницу и по быстроте, с которой он вышел из зала пыток, Бранди без труда догадался, что известия, заключавшиеся в письме, были чрезвычайной важности.

К четырем часам пополудни он, как все, узнал из прокламаций аббата Пронио о возвращении короля в Казерту; вечером с высоты своего донжона он наблюдал за триумфом короля и любовался последовавшей затем иллюминацией.

Возвращение Фердинанда не произвело на Бранди такого сильного впечатления, как на Ванни, однако дало ему пищу для размышлений.

Он решил, что Ванни отказался от намерения подвергнуть Николино пытке из страха перед французами и призадумался, уж не грозят ли ему самому неприятности из-за того, что он держит Николино в тюрьме.

Бранди подумал и о том, что, если отныне приход французов в Неаполь стал возможен, ему не мешало бы превратить своего пленника в друга.

К пяти вечера, то есть к часу, когда король въезжал в Порта Капуана, комендант замка велел открыть камеру Николино и, приблизившись к узнику, сказал вежливо, благо учтивость никогда не покидала его до конца:

— Господин герцог, я слышал, как вы жаловались вчера господину фискальному прокурору на скуку из-за отсутствия книг.

— Верно, сударь, жаловался, — отвечал Николино, сохраняя свою неизменную веселость. — Прежде, наслаждаясь свободой, я был скорее певчей птицей: пел, как жаворонок, или посвистывал, как дрозд, отнюдь не притязая на глубокомыслие совы. Но раз уж я попал в клетку, то, клянусь, предпочитаю беседовать с книгой, чем с вашим стражником, имеющим обыкновение всякий раз, когда я к нему обращаюсь с каким-нибудь пространным вопросом, отвечать лишь «да» или «нет», а то и вообще помалкивать.

183
{"b":"168815","o":1}