Поэтому, заранее сознавая бесполезность такого предложения, Фердинанд даже не заикался об этом проекте.

Итак, совет разошелся, ничего не решив, под предлогом, что полученных сведений о положении дел в Неаполе недостаточно и следует подождать новых.

Между тем положение было ясно и яснее стать уже не могло.

Французы стали хозяевами Неаполя, была провозглашена Партенопейская республика, и временное правительство послало своих эмиссаров в провинции, чтобы провести их переустройство на демократический лад.

Так как совету хотелось придать себе внушительный вид, раз уж ничего другого сделать не удавалось, решили собираться во все последующие дни.

И однако, как мы сейчас увидим, совет не напрасно рассчитывал на получение свежих известий: уже на следующий день пришла новость, которой никто не ожидал.

Его светлость наследный принц высадился в Калабрии — его узнали в Бриндизи и Таранто — и поднял восстание на юге полуострова.

Услышав эту новость, объявленную официально маркизом Чирчелло, который узнал ее от курьера, прибывшего в этот день из Реджо, члены совета переглянулись с удивлением, а король расхохотался.

Нельсон, понимая значение такого рода события, поскольку ему свойственно было давать подобные советы и действовать подобным образом, заметил, что принц покинул Палермо неделю тому назад, собираясь отправиться в замок Фаворита, что всю эту неделю его не видели и, возможно, что, не говоря никому ни слова, но движимый мужественным порывом, он задумал и привел в исполнение предприятие, которое ему так хорошо удалось.

На этот раз король пожал плечами.

Но если разобраться хорошенько, и неправдоподобное может стать возможным. Подумав так, Фердинанд решил послать в замок Фаворита верхового, чтобы от имени короля, обеспокоенного долгим отсутствием сына, узнать, что он поделывает.

Гонец вскочил на лошадь, пустил ее в галоп и возвратился с известием, что он видел принца, говорил с ним: принц приветствует своего августейшего родителя и чувствует себя чудесно; не избалованный отцовской заботой, он передает королю глубокую признательность.

Совет, который разошелся накануне, не приняв никакого решения, так как новости были недостаточно важны, на этот раз счел за благо воздержаться от решений, ибо новости были чересчур важны.

Король, вернувшись к себе, собрался было распорядиться, чтобы отыскали кардинала Руффо, но тут ему доложили, что тот ждет его в кабинете, пользуясь полученной привилегией входить к королю в любой час и без доклада.

Кардинал ожидал короля стоя, с улыбкой на губах.

— Ну, мой преосвяшеннейший, — сказал Фердинанд, — вам известны новости?

— Наследный принц высадился в Бриндизи, и вся Южная Калабрия в огне.

— Да. Но, к несчастью, во всем этом нет ни слова правды. То, что наследный принц в Калабрии, также верно, как и то, что там нахожусь я. А я поостерегусь туда ехать. Мой сын сейчас в замке Фаворита.

— Где вместе с кавалером Сан Феличе составляет ученые комментарии к «Erotika Biblion»[123].

— «Erotika Biblion»? А что это такое?

— Весьма любопытная книга о древних. Ее написал граф Мирабо во время заточения в замке Иф.

— Но, в конце концов, каким бы великим ученым ни был мой сын, он еще не овладел волшебным жезлом Мерлина и не может быть одновременно в Калабрии и в Фаворите.

— И тем не менее это так.

— Ну, мой дорогой кардинал, не мучьте меня, скажите разгадку тайны.

— Король этого хочет?

— Ваш друг умоляет вас.

— Хорошо, государь. Эта тайна может быть сообщена только вашему величеству, поймите меня хорошенько…

— Только мне одному, договорились.

— Что ж, разгадка в том, что, когда в интересах одного большого предприятия мне понадобился наследный принц, а король, во вред самому себе, не захотел мне его дать…

— Ну, и что?

— А то, что я создал его сам, — ответил кардинал.

— О, черт возьми! Вот это новость! — воскликнул король. — И вы собираетесь рассказать мне, как вам это удалось. Не правда ли?

— Охотно, государь. Только располагайтесь в этом кресле «с комфортом», как говорит мой друг Нельсон, потому что рассказ будет довольно длинным.

— Говорите, говорите, мой дорогой кардинал, — сказал король, устраиваясь на козетке поудобнее. — И не бойтесь быть многоречивым. Вы рассказываете так интересно, что я никогда не устаю вас слушать.

Руффо поклонился и начал свой рассказ.

— Государь, ваше величество изволит помнить их королевские высочества, принцесс Викторию и Аделаиду, дочерей короля Людовика Пятнадцатого?

— Отлично помню. Бедные старенькие принцессы! А доказательством моих слов служит то, что перед отъездом из Неаполя я послал им небольшую сумму в десять-двенадцать тысяч дукатов, посоветовав отправиться из Манфредонии в Триест или, если они предпочтут, присоединиться к нам в Палермо.

— Тогда пусть ваше величество соблаговолит вспомнить также сопровождающих их семерых телохранителей, один из которых, синьор де Боккечиампе, был особо рекомендован графом де Нарбонном?

— Я все это помню.

— Один из них — ваше величество не может, конечно, забыть эту подробность — имеет поразительное сходство с его высочеством наследным принцем.

— Да, и в такой мере, что я сам ошибся, когда увидел его впервые.

— Что ж, государь, в нынешних обстоятельствах мне пришло в голову воспользоваться этим редким феноменом.

Король посмотрел на Руффо с видом человека, который еще не знает, какие чудеса ему предстоит услышать, но питает такое доверие к рассказчику, что заранее им восхищается.

Руффо продолжал:

— Перед самым отъездом я вызвал к себе Де Чезари, и поскольку сомневался, согласится ли когда-либо принц Калабрийский принять деятельное участие в войне, которая сейчас готовится, то, не посвящая в мой план Де Чезари, на чье мужество я могу рассчитывать без колебаний, ведь он корсиканец, — итак, я сказал ему, что, конечно, не случайно и не без тайных намерений природа даровала ему столь удивительное сходство с наследным принцем.

— И что же он ответил? — спросил король.

— Я должен отдать ему справедливость: он не колебался ни минуты. «Я всего лишь ничтожная песчинка в драме, которая сейчас разыгрывается, но моя жизнь и жизнь моих товарищей в распоряжении короля. Что я должен делать?» — спросил он. «Ничего, — ответил я. — Только не мешать событиям». — «Но мы должны будем следовать какому-то плану?» — «Вы будете сопровождать их королевские высочества в Манфредонию; когда они сядут на корабль, вы проследуете восточным берегом Калабрии до Бриндизи. Если во время вашего пути с вами ничего не случится, возьмите в Бриндизи судно, лодку, тартану и поезжайте на Сицилию. Если же, напротив того, с вами произойдет нечто необыкновенное и неожиданное, вы, человек умный и мужественный, воспользуйтесь обстоятельствами; судьба ваша и ваших товарищей — судьба, на которую вы не могли бы рассчитывать даже в самых дерзких честолюбивых помыслах, — в ваших руках».

— У вас был какой-то план в отношении этих людей?

— Разумеется.

— Тогда почему же, зная их мужество, вы не познакомили их с этим планом?

— Потому, государь, что один из семерых мог мне изменить: кто может поручиться, что среди семи человек не окажется одного предателя?

Король вздохнул.

— Но, на мой взгляд, у вас нет никаких оснований скрывать этот план от меня.

— Тем более, государь, — продолжал Руффо, — что он удался.

— Я слушаю, — произнес король.

— Итак, государь, семеро наших молодых людей точно следовали данным им указаниям. Проводив принцесс, они отправились к южным берегам Калабрии, где их ожидал один из моих агентов; я не боялся его измены, потому что он, так же как и те семеро, ничего не знал.

— Вы созданы быть первым министром, мой дорогой Руффо, и не такого незначительного государства, как Неаполь, а большой державы вроде Франции, Англии или России. Продолжайте, продолжайте же, я вас слушаю. Посмотрим, что это был за агент и что ему было поручено. Вы великий политик, дорогой кардинал! Но какая досада, что во мне вы не имеете лучшего ученика!