– Скоро всё кончится, – тихо сказал Уолтер, обращаясь к девушке. – Всё будет хорошо… обещаю.

Она услышала, хотя чувства её сейчас спали глубоким сном. Но поверила ли? На её месте Уолтер вряд ли стал бы верить. Но это её дело. Со своей стороны он знал, что это не пустые слова. Он решил про себя давно, что после окончания ритуала позволит Айлин умереть по-настоящему, не даст превратиться в очередного стонущего призрака, как остальных. Выбор дался нелегко – если Уолтер и хотел, чтобы кто-то из участников ритуала оставался с ним рядом после его конца, это была Айлин. Но… он так решил. Она заслуживала покоя. Это было самое большее, что он мог сделать для неё.

Хватит с меня сантиментов на сегодня, подумал Уолтер, отворачиваясь от девушки. Дальше нужно быть решительным, как никогда. Осталось дождаться Преемника Мудрости (он чувствовал каждый его шаг, знал, что он уже направляется к ним), и время настанет.

Существо на стене испустило громкий рёв, смешанный со стоном. Нелюдское дитя исполинского размера, прикованное цепями к стене; всё тело было покрыто вязкой слизью, которая капала на пол. Слизь капала изо рта существа тоже, когда оно нечленораздельно кричало. С каждым криком колокол делал очередной удар, разносящийся эхом под высоким потолком. Даже сам Уолтер был неприятно удивлён, когда он впервые увидел Дитя: ему хотелось бы видеть его чем-то… более человеческим, что ли. Но облик существа стал именно таким, да и в принципе особой важности это не имело. Но особой любви к своему «истинному телу» Уолтер не испытывал. Он надеялся, что после свершения Двадцати Одного Таинства его не увидит.

Кроме уродливой внешности, были и другие причины, по которым Уолтер относился к Дитю прохладно. Именно Дитя, а не Уолтер, создало мир, в котором он пребывал последние десять лет, после смерти; и он понятия не имел, с чего Дитю понадобилось населять его такими странными существами. Отвратительными. Уолтер привык к ним. Иногда было даже удобно, когда монстры подчинялись его воле… но краем сознания он до сих пор побаивался их. Они напоминали ему о прошлых злодеяниях. Например, это чудище с головами детей – слишком детские личика похожи на брата и сестру Локейн, которых Уолтер разрубил топором на лужайке их дома. Или существо с обезьяньей головой. Обезьяна ещё ничего… но вот вторая, мёртвая голова…

Салливан пришёл к выводу, что Дитя его тоже не любит. Оно вовсю творило мелкие пакости вроде монстров, напоминающих о его преступлениях. Уолтер терпеливо игнорировал козни. Как-никак, без него он тоже не мог обходиться. Хвала Господу, что после создания мира возможности «истинного тела» в нём были сильно ограничены.

Теперь Дитя вздрагивало и испускало стон с регулярностью часового механизма, вызывая колокольный звон. Сердечник вертелся. Девушка стояла на лестнице, готовая сойти в озеро. Маленький Уолли, ради которого всё затевалось, стучался в дверь к Матери. Преемник Мудрости прибудет с минуты на минуту. В ожидании Уолтер осматривал стены помещения, вспоминая всех, кто стал для него вехой к высшей цели. Он размышлял о своих жертвах холодно и отчуждённо, не позволяя эмоциям пробиться в мысли.

Первыми были десять грешников, вырезанные сердца которых исчезли в жерле этого бассейна. С ними дело обстояло проще – Уолтер знал все их грехи, и угрызения совести его особо не мучили. Джимми Стоун, «Красный дьявол», призрак которого начал донимать Уолтера ещё при жизни, был учинителем тайной расправы над членами остальных кланов Сайлент Хилла. Преподобный Джордж Ростен стал Стоуну в этом деле правой рукой. Бобби Рендольф и Шон Мартин поплатились за свою любовь к Дьяволу. Стив Гарланд вымещал своё зло не только на Уолли… на многих других детях, некоторые из них остались инвалидами на всю жизнь после знакомства с его тяжёлым кулаком. Рик Альберт избежал суда, но был повинен в том, что вменялось. У ангелочка Билли Локейна были слишком проворные руки и слишком зоркий глаз; сестра не отставала от брата в этом деле. Плюс к тому она умела ябедничать кому надо и пользоваться этим умением как искусным оружием шантажа над братишкой. Уолтер не жалел о том, что убил детей: возможно, он даже сослужил миру хорошую службу, избавив от нарождающихся бездушных тварей. Часовщик Уильям Грегори и не жил вовсе – его жизнью были тикающие механизмы, а они после смерти хозяина, променявшего жизнь на шестеренки, никуда не делись. Эрик Уолш не умел умерять свой пыл за рулём. За что и был наказан.

Уолтер полагал, что верно выбрал грешников – лучшим доказательством тому было то, что Святое Успение всё-таки свершилось. Он продолжил существование после той страшной ночи в тюремной камере, когда к нему стучались призраки его жертв. Даже сейчас, много лет спустя, когда он навидался и не такого, воспоминания той ночи вызывали в нём холодную дрожь. Эти глаза, вращающие белками, следящие через решетку. Эти вздрагивающие пальцы с облезлой кожей, разинутые рты, искривленные в страдании. Сначала они просто стояли, невзирая на отчаянные крики Уолтера о том, чтобы они исчезли. Потом Джим Стоун, «Красный Дьявол» с иссиня-бледной кожей, на которой виднелись трупные пятна, выступил вперёд и начал просачиваться в его камеру сквозь прутья решетки. Копы лишь смеялись, слушая вопли Уолтера – потом один из них серьёзно посоветовал ему заткнуться, если он не хочет провести ночь в карцере. Разумеется, он не перестал. Ближе к полуночи, окружённый разлагающимися телами, которые взирали на него и тянули руки, он принял решение. Настало время проверить, насколько правдивы были Священные Писания… Перед тем, как воткнуть ложку в шею, он блаженно улыбнулся пустым глазам, следящим за ним – он уходил от них. В тот момент Уолтер был совсем не против, если в результате действа он умер по-настоящему; настолько он был измучен. Но судьба решила иначе – когда он вновь открыл глаза, то бренные оковы плоти больше не сковывали его. И больше никто не мог ему помешать осуществить задуманное.

Далее Уолтер выбирал людей для ритуала более тщательно, как того требовало Писание. «Пустота», «Темнота», «Мрак» и «Отчаяние»… Самая тёмная часть ритуала, преисполненная страха и сомнений. Уолтер более-менее привык, что в своём мире он один с Дитём, но к концу второго круга ритуала он достаточно пробыл в одиночестве и успел всецело почувствовать, какое оно горькое на вкус. Бывали мгновения, когда он жалел о том, что сделал… о том, что ещё сделает. И хотя знал, что дороги обратно уже нет, иногда страстно хотелось исчезнуть. Бросить все эти миры с населяющими их чудищами, бросить призраков своих жертв, блуждающих по его катакомбам, бросить Дитя, хмуро висящее здесь, ожидая своего часа. Но он выдержал это испытание сомнениями – волей или неволей. Тем более что конец ритуала стремительно приближался: время, когда прошлое не будет иметь значения.

Две недели назад Преемник Мудрости впервые попал в его мир через пуповину, соединяющую его квартиру с миром подземки. Так началось Третье Знамение…

Уолтер услышал приближающиеся неровные шаги там, где широкая арка уходила в красный туман, окутавший весь мир. Дитя затихло на цепях, беззвучно разевая рот, и уставилось водянистыми глазами на арку. Свет, бьющий с потолка, стал ярче. Уолтер почувствовал, как внутри всё замерло – и весь мир, им порождённый, перестал дышать вместе с ним.

Он повернул голову к нему – к Преемнику Мудрости, который должен стать последним ключом, отпирающим наглухо заколоченный ящик Двадцати Одного Таинства. Человек, который возник под аркой, смотрел воспалёнными красными глазами на Дитя. На изорванной рубашке и в волосах засохла кровь. Уолтер поднял руку в приветственном жесте:

– Здравствуй, Генри.

Картина ужасала. Первые секунды Генри вообще ничего не видел, кроме освежеванного склизлого тельца, прикованного цепями к стене. Существо, в свою очередь, внимательно смотрело на него, роняя тягучую слюну изо рта. Словно пыталось загипнотизировать. Отчасти это ему удалось: Генри не заметил другую опасность в виде человека в синем плаще, который наблюдал за ним, пока тот не подал голос: