Господи. Этого не может быть. Что я делаю?..

– Отпусти, – взмолилась она, стоя перед призраком, парящим в воздухе. – Просто дай нам уйти. Мы тебя не тронем.

Что это? На её губах была издевательская ухмылка? Или ей показалось? Но волосы по-прежнему были натянуты колючими проводами, выжимая остатки жизни из Генри; последние судороги, сотрясавшие ступни, прекратились.

Она убила его!

– Отпусти! – на этот раз даже не крик, а вопль раненого зверя, от которой прогнулись стекла окон. Айлин совершенно потеряла голову от страха; не понимая, что делает, она накинулась на чудовище, продолжающееся тайком лыбиться над её мольбами, и ткнула здоровым кулаком в лицо. Слепой удар левой, конечно, не мог быть хорошим; но мёртвая дрогнула, отступила назад, злобно взирая на неё из-под мокрых чёрных косм. Ободрённая этим, Айлин продолжила атаку, занося руку для очередного удара. Никогда не ходила в любительницах подраться, но, как говаривал её отец, в иных делах главное – начать.

На этот раз удар был весомее. Айлин догадалась сомкнуть пальцы на щеке противницы, вцепившись ногтями. Щека была склизкой и какой-то маслянистой, так и норовила выскользнуть. Но Айлин не дала обидчице уйти. Она продолжала сжимать кисть, с отвращением погружая пальцы глубже в полуразложившуюся плоть, и громко кричала – без остановки, бессвязно, делая перерывы лишь затем, чтобы вобрать в лёгкие порцию воздуха. Боялась, что вместе с криком уйдёт буйство, и она вновь окажется беспомощной, дрожащей от страха.

Когда противница оказалась зажатой у проёма дверцы, её посетила новая мысль, настолько же омерзительная, сколько манящая: выдави ей глаза.

Так просто, стоит только сделать одно движение. Тварь ослепнет и не сможет видеть. Она спасётся. Генри… может, он ещё жив. Может, не всё потеряно. Хотя верилось с трудом, когда правый глаз заливал пот, а пластырь на левом можно стало выжимать.

За секунду до того, как она воплотила мысль в действие, противница поняла, что сейчас будет. Может, увидела неестественную, болезненную улыбку, которая посетила губы Айлин. Во всяком случае, она с силой дёрнулась в сторону, уплывая меж рядов скамей. Айлин почувствовала, как ногти соскальзывают со щеки.

– Нет! – она бросилась за призраком, но тут заныла нога, на которую она неудачно ступила. Сзади что-то тяжёлое кулем свалилось на пол. Змеящийся клубок волос стремительно пролетел мимо, следуя за хозяйкой. Мёртвая ретировалась.

Айлин лихорадочно развернулась. Генри лежал лицом вниз, левая нога задралась на скамью. На спину рубашки прилипли безобразные клоки чёрных волос. Она наклонилась над ним, приложила ладонь к посиневшей шее, задерживая дыхание. И радостно выдохнула. Слава Богу. Пульс прощупывался, хоть и слабый донельзя. Она успела…

Мой, пронзительно зазвенел голос в голове. Мой!

Призрак разворачивался на месте, вновь обращая к ним мёртвое лицо и глаза, не видные за волосами. Губы не шевелились: исступлённый крик лился прямо в мозг. И руки жадно тянулись вперёд.

Мой! Он был мой!

Закусив губу, Айлин взяла Генри за подмышки и потащила прочь по проходу между скамьями, сама не зная, чего хочет добиться. Мёртвая приближалась, и через пару секунд она доберётся до них. Но Айлин продолжала волочить Генри по полу, громко всхлипывая, чувствуя, как в загипсованной руке снова плещется боль.

Очнись, Генри, молила она. Это желание стало средоточием её Вселенной. Генри, очнись! Я больше не могу…

Мой! Пальцы женщины сжались в крючок; Айлин показалось, что вместе с криком она выпустила горестный стон. Он же был мой…

Всё. Больше никак. Айлин выпустила взмокший ворот голубой рубашки. Ещё один бой? На этот раз, когда призраку не придётся играть на двух фронтах, она не была уверена, что сможет повторить подвиг. Запал сражения уходил, оставляя холод и опустошённость. Айлин поднялась с колен, готовая к худшему.

… и тут кто-то постучал в окно. Тихо так, костяшками пальцев. Тук, тук, тук. Айлин ранее это уже слышала. Ещё до того, как увидела, она знала, кто там.

Мужчина в наглухо застёгнутом синем плаще, её ужас и палач, приветливо улыбнулся сквозь стекло. Она никак не ответила, превратившись в холодную каменную статую, неспособную двигаться, думать, говорить. Мужчина сочувственно кивнул ей и указал пальцем в сторону. Словно бы просто так, невзначай… но в жесте чувствовалась повелительность. Айлин взглянула туда.

Дверь. На ней – идеальный чёрный круг с тремя кругами внутри. За второй дверцей вагона, которая вела почему-то не на перрон, а вниз по короткому туннелю. Так близко, что казалась миражом… Айлин закрыла глаза, открыла снова. Спуск вниз и дверь в его конце не исчезли. В отличие от человека в плаще – когда Айлин снова посмотрела на стекло, там остался лишь белесый след от пальца на пыльной поверхности.

Это был он, потрясённо думала Айлин. Он зд…

МОЙ!!!

Крик выбил её из апатии. Мёртвая была совсем близко – только протяни руку, чтобы вновь коснуться этого шелушащегося лица. Схватив Генри за руку, Айлин потащила его к заветной дверце. Почему-то на этот раз Генри весил больше. Ей показалось, что прошло больше часа, прежде чем они достигли проёма. Дальше спуск, и будет лучше…

Спутанные волосы вскинулись и выпрямились, обмотавшись на правом запястье Генри.

– Нет! – закричала Айлин, вцепившись в другую руку Генри, который балансировал на краю спуска. – Ты не можешь!

Она была слишком слаба, чего нельзя было сказать о сопернице. Генри постепенно втягивало обратно в вагон. Айлин сжала губы, завалилась назад всем весом, наплевав на разноцветные фейерверки, пляшущие под гипсом на руке и ноге. Давай! Давай! Ну же!.. Мы почти добрались!

Настало мгновение – она даже не почувствовала, когда именно, – и Айлин обнаружила, что ничто их больше не держит, и они скатываются вниз по удивительно мелким, словно бы детским, ступенькам. Почти без боли. Мёртвая бросилась следом, колыхаясь в сумрачном проходе. Айлин не стала терять время на то, чтобы подняться на ноги – лишь вскинула голову и толкнула дверь локтём. Дверь открылась без единого скрипа, как промасленная, открыв выход на обледеневшую площадку. Знак загорелся багровым огнём.

Призрак почти успел… когда Айлин выносила Генри за проём, женщина предприняла последнюю попытку схватиться волосами-щупальцами за ботинок Генри, но потерпела неудачу. Паря на месте, она буравила Айлин ненавистным взглядом – не тем прежним, мёртвым, а почти живым. Айлин знала, что она не будет ломиться за дверь. Её темница была здесь, в бесцветном «мире метро».

Ты не понимаешь! – вскричала женщина; Айлин поморщилась от рези в голове. – Он раньше был мой! Я хочу его!

– Размечталась, – отрезала она и захлопнула дверь. Свечение знака угасло красным отблеском. Айлин поняла, что опасность миновала и пришло время потерять сознание уже самой.

Ветер затих, и остатки пожара, полыхавшего на протяжении многих часов, перестали дымиться. Угли ещё были тёплыми – нечаянно прикоснувшийся к ним отдёрнул бы руку с криком боли. Но действо уже кончилось. Вместо дома, царившего посреди двора, как глава семейства, осталась лишь горка пепла, которую первая же буря подняла бы сизым облаком. Спортивные снаряды и резные зверьки поникли, скорбя о славном прошлом. Нескончаемая ночь, зависшая над этими местами, продолжалась.

Посреди развалин, в сердцевине того, что раньше было детским приютом, стояла инвалидная коляска. Тоже обугленная и почерневшая, как всё, что находилось в доме и не рассыпалось в пыль. На коляске восседал человек, уронивший голову на грудь; сгоревший и недвижный.

Этот человек не мог дышать. Не мог смеяться или расплакаться, или встать с чёрного остова коляски. Не потому, что был мёртв или ранен огнём; не потому, что не желал этого. Человек был вырезан из дерева. Издалека могло показаться, что в центре гиблого величия сидит владелец дома, ушедший в смертную горесть: Всё кончено. Огонь сожрал всё. Но стоило подойти ближе, и наблюдатель не смог бы не обратить внимания на древесную копоть, покрывающую куклу.