Сердце билось в груди с бешеной скоростью, перед заслезенными глазами расплывались стены камеры, и в ушах ещё стояло эхо собственного отчаянного крика. Но слёзы не помогли, как и крики; дыра была, теперь её не стало. Айлин была одна. Паника стучала ковальным молотком, разбрызгивая раскалённые капли: одна, одна, одна. Она припала к полу, где вместо дыры остался только серый контур углубления, и толкала его рукой за края, пытаясь сдвинуть. Она делала это не потому, что рассчитывала на успех; ей просто нужно было чем-то заняться, чтобы не остаться наедине с чёрной тенью животного страха, накрывшей её. Так прошла минута или две, но усталость взяла своё, и мышцы здоровой руки начали постреливать, бунтуя против бесполезного занятия. Волей-неволей пришлось остановиться, закрыть глаза и представить, что ничего не случилось, всё в порядке

(в порядке? в порядке?!!)

и Генри стоит рядом – да, он здесь, просто молчит, ничего не говорит. Ведь так легко представить – он всегда такой молчаливый… Да. Он здесь. Ничего не произошло. Айлин немного успокоилась, перевела дыхание. Но открыть глаза не осмеливалась. Пока рано…

Рядом капала вода. Скрежет прекратился, сменившись тишиной. Когда с ней был Генри, Айлин как-то не замечала, насколько тихо в этой тюрьме – если бы не назойливая песнь капель, ей пришлось бы признать, что есть ещё на свете места, где царит полная тишина. Она так привыкла к жизни в своей квартире и беспрестанному гулу машин за окном, что такое представлялось невероятным. Тихо…

Она открыла глаза, встала на колени, потом на ноги. Кружилась голова; пол то и дело покачивался сам собою. Вдобавок ни с того ни с сего дико зачесались цифры на спине. Айлин вышла в коридор, увидела прежние кольцевые стены и двери, выкрашенные соскоблившейся белой краской. Почему-то обернулась и впилась взглядом в пол камеры в надежде, что дыра вернётся. Конечно, ничего не изменилось – не могло быть так хорошо. А вот то, что находилось на стене над исчезнувшим отверстием, Айлин раньше проглядела: крохотное углубление глазка, зияющее недремлющим зрачком. Должно быть, так охранники следили за заключёнными. Глазок холодно изучал её, словно насекомое под микроскопом. Айлин наполнилась уверенностью, что кто-то там стоит, за отверстием на стене. Стоял всё время, выжидая удобный момент…

Тут Айлин не выдержала и побежала, насколько ей позволяла больная нога. Вперёд по кривому коридору, оглядываясь, чтобы удостовериться, что никто не выполз змеёй из щели глазка и бежит за ней. Стук её каблуков звучал необычно громко, отражаясь от замкнутых стен. Испуганные слизняки на стенах зашевелились, некоторые грузно плюхнулись на пол и остались там лежать.

Она добежала до двери выхода. Раздумывать не стала – хотя рассудок твердил, что она должна остаться на месте, чтобы Генри мог её найти (если, конечно, он сможет выбраться оттуда), но страх был слишком велик. Скорее наружу, на воздух, где есть хотя бы хлипкая иллюзия свободы. Айлин схватилась за ручку, толкнула дверь. Услышала, как внутри щелкнул язычок замка, натолкнувшись на преграду; дверь была заперта.

– Нет, – она сделала шаг назад, недоверчиво огляделась. – Только не это…

Вдруг стало душно, хотя на этаже было довольно прохладно от пробравшей сырости. Рядом заулюлюкал крупный слизняк; Айлин едва не потеряла сознание от неожиданности. Господи, эти твари могут издавать звуки.

Она попятилась и пошла дальше по коридору, зная, что рано или поздно круг всё равно приведёт её на прежнее место. В груди стало пусто и черно – временный паралич чувств, выжидающий хотя бы самую малую причину, чтобы прорвать плотину. Спокойно. Нужно взять себя в руки. Скоро придёт Генри, и они вместе что-нибудь придумают. Ведь всё шло так хорошо – они находили двери, спускались вниз, шли дальше. Так будет и на этот раз…

Но потом – когда снаружи здания Айлин услышала громкие шаги, спускающиеся по винтовой лестнице – последние попытки удерживать остатки разума обратились в пыль. Ничего не будет хорошо. Она знала, под чьим весом скрипят ступеньки, и знала, что этот человек идёт к ней. Айлин побежала прочь от двери, спеша укрыться, пока ещё возможно, и заглатывая душащие слёзы, чтобы не выдать своего местонахождения.

На то, чтобы вслепую отыскать дверь в тёмном помещении, ушло несколько минут. Генри натыкался то на одну койку, то на другую, острые края впивались в таз. Каждый раз он тихо, но крепко ругался. Кричать не хотелось даже в таком аховом положении. Крики никогда не помогали. Если что и может исправить положение, это быстрые и решительные действия. Вот с ними сразу начались проблемы. Он блуждал по комнате, как мышь, запертая в клетке, запамятовав, с какой стороны в чёртовой комнате находилась дверь.

В конце концов ему удалось найти дверь, и он выскочил в коридор, где было только немногим более светло. Попав сюда, он понял, что лампы на нижнем уровне не сломались; нет, их перебили, методично, одну за другим, давая бразды правления в руки темноты. Генри вспомнил, что на том конце находится лестница, ведущая в комнату наблюдения. Он рассчитывал встретиться там с тем, кто вывернул вентиль, а если его не будет, то вернуть этаж на прежнее положение и выбраться наверх. Айлин осталась одна; Генри слишком хорошо представлял себе, каково ей сейчас.

Но сейчас, глядя на коридор, стены которого расплывались, становясь одной смесью с мраком, он почувствовал в глубине души шевеление паники, желания развернуться и побежать… бежать без оглядки. Генри так и сделал – но не стал разворачиваться, а устремился вперёд, к лестнице, молясь, чтобы ему дали хотя бы один-единственный шанс добежать до цели. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы уловить чужое присутствие в коридоре, где едва-едва разминулись бы два человека. Размеренное тяжёлое дыхание, шевелящее воздух впереди… а может, слева… или, чёрт возьми, сзади. Не догадка или какой-то «третий глаз» – Генри физически, всеми порами кожи чувствовал существо, делящее с ним покров тьмы. Он знал, что оно настроено отнюдь не дружелюбно.

Лестница. Невероятно, но ему удалось не потерять направление; она исправно встала на пути, ударив железом о грудь. Генри судорожно сомкнул пальцы на перекладине, благодаря Бога за оказанную милость. Благодарность оказалась преждевременной: он только начал карабкаться, когда мощный удар в ключицу оттолкнул его назад, как пушинку, заставив распластаться на полу. Из темноты послышалось бормотание, в котором Генри почудились обрывки слов.

– Кто здесь? – спросил он, отползая назад. Удар не нанёс сильного вреда, но, пройдись он дюймом выше, Генри запросто мог бы сейчас валяться с переломанной шеей.

– Это ты?..

Он сам не понимал, кого имеет в виду: то ли «хирурга» в окровавленном плаще, то ли мальчика в водолазке. Впрочем, ошибся и в том, и в другом: существо, таившееся за лестницей, не было похоже на человека. Много Генри не увидел, но того, что он различил, хватило с лихвой: пухлое круглое тело в восемь футов, короткие руки и ноги, растущие из него – и быстрый, непрерывный шёпот, наполняющий коридор. Шёпот звучал мягко, почти доверительно. Слова тонули мелкой рыбиной, ускользающей сквозь сети – кажется, стоит немного напрячь слух, и ты услышишь их…

Не переставая убаюкивать Генри тихим шёпотом, существо начало движение вперёд.

Человек в синем плаще открыл дверь не сразу – он немного простоял в нерешительности, взявшись за ручку и изучая её взглядом. Потом всё же отворил дверь и вошёл, оставляя туман и озеро за спиной. Замок, закрытый на два оборота, послушно открылся от одного касания пальцев.

В коридоре никого не было видно – должно быть, девушка спряталась на обратной стороне. Здесь мужчина тоже помедлил, сосредоточенно вращая в левой руке детскую куклу, облачённую в платье из грязного ситца. Левый глаз куклы отсутствовал, придавая игрушке довольно-таки устрашающий вид. В который раз мужчина пожалел, что имел глупость отдать её Преемнику Мудрости. Тогда этой казалось удачной идеей – избавиться от куклы таким способом. Пластмассовый человечек давно стал для него знаком любви и доброты, коих всегда было мало… и ещё он вызывал в нём тёплые мысли о Возрождённой Матери. Когда-то она сама подарила ему эту куклу, подарила просто так, хотя любила её не меньше, чем он сам.