Посреди кухни стоял стол, накрытый белой скатертью, заваленный грязной посудой: Генри знал, как накапливаются такие горы. В конце концов, он сам вёл холостяцкий образ жизни. Ближняя половина стола была старательно вычищена от напора тарелок и вилок. На освобождённом месте красовался белый сливочный торт, утыканный разноцветными свечками. Свечи ещё не сгорели до половины; тени радостно колыхались на скатерти. Рядом с тортом примостилась большая зелёная бутылка, горлышко которой было перетянуто розовой лентой. Генри без труда узнал золотистый ярлык: шампанское «Дон Периньон». Этот ярлык стал его проводником в мир спиртных напитков в четырнадцать лет. Да и как можно отказаться, если ты на вечеринке у лучшего друга, родителей нет в радиусе пяти миль, да ещё и друг уверяет, что шампанское – самое лучшее и самое дорогое в мире?

– Генри, ты это видишь? – спросила Айлин, во все глаза смотря на стол.

– Вижу, – подтвердил Генри и вдруг почувствовал, как рот наполняется слюной. Одним из немногих положительных качеств мира, в котором они находились, было то, что голода они не чувствовали… но, увидев аппетитные кремовые завихрения на макушке торта, он с трудом поборол в себе желание наброситься на еду и пихать в рот, вырывая нежную мякоть крупными кусками. Генри сжал пальцы в кулак и судорожно выдохнул, процеживая воздух сквозь зубы.

– Какая прелесть! – Айлин зачарованно шагнула к столу. Пламя на свечах игриво склонилось в сторону, как под лёгким дуновением ветра. Генри уже готов был покорно последовать за ней, сесть на гостеприимно расставленные стулья и начать вожделенную трапезу. Но, оказавшись позади девушки, увидел красные борозды, пересекающие её шею. Во рту тотчас пересохло; жор вылетел за один краткий миг, как воздух из лопнувшего шарика.

– Айлин, – он положил руку ей на плечо. – Я думаю, не стоит.

Она обернулась, в глазах были обида и раздражение: «Я хочу есть, как ты не понимаешь? Неужели после всего, что случилось, я не заслужила?». Но полосы, ярко расцветшие на разгорячённых щеках, окончательно укрепили Генри в его решении. Он не знал, чем грозит пиршество в покинутой квартире с шипящим телевизором в углу и сальным жёлтым светом, который заставлял чесаться глаза. Но был уверен – если они не смогут удержать себя в узде, ужин станет последним для них обоих.

– Не стоит, – твёрдо повторил он, видя безмерное разочарование в её зрачках. Разочарование – и горькое понимание. Чары ароматного крема опали; Айлин тоже чувствовала неясную угрозу, исходящую от приготовленной на столе еды.

– Уйдём, – глухо сказала она, отводя взгляд к двери на дальнем конце гостиной. Свиду это была дверь спальни, но Генри мог биться об заклад, что за ней находится бессменный лестничный пролёт, уводящий вниз.

Так и вышло.

Поворачивая ключ в дверном замке, Эрик Уолш всё ещё пребывал в отвратном настроении духа. Даже то, что он ушёл с работы пораньше, не могло помочь. Язычок замка всё время обо что-то упирался, не желая двигаться дальше. Эрик трижды чертыхнулся и навалился на дверь плечом, из всех сил выкручивая ключ. Когда дверь вдруг распахнулась под его весом, он едва не грохнулся на пол – хорошо, что вовремя схватился за косяк. Было бы забавно, если он упал и расшиб себе нос: вот тогда день рождения и впрямь засиял бы всеми красками жизни. Эрик ещё любил этот глупый праздник, хотя многие друзья уже не придавали ему того значения, что раньше. День рождения Эрик считал своим днём; но кто сказал, что этому убийце нужно было разгромить магазины Альберта и Гарланда именно сегодня? А тут ещё и эти пробки на дороге… Эрик рассчитывал вечером сходить в бар с друзьями отмечать ещё одно деление на древе жизни, но сейчас понял, что не способен на это. Просто валился с ног от усталости, хотя ничего особенного вроде не делал. Единственным желанием было кулем упасть на постель и заснуть.

Раздражённо хлопнув дверью, Эрик повесил пальто в гардероб и прошёл на кухню. Там и замер, изумлённо таращась на стол, где чудесным образом появился большой сливочный торт, жирно блестящий кремом, и бутылка шампанского, перевязанная ленточкой. «Дон Периньон», высший сорт – в прейскуранте бара, где работал Эрик, напиток был одним из самых дорогих. В его памяти «Периньон» заказывали только пару раз… впервые – три месяца назад пожилой бизнесмен с юной дамочкой, и сегодня – молодой человек в синем плаще. Он, кстати, и рассказал Эрику про происшествия в соседних магазинах.

Значит, в кои-то веки наконец кто-то вспомнил, что у Эрика Уолша есть день рождения. Он почувствовал, как губы расплываются в улыбке. Может, день и не настолько пропащий, несмотря на обилие кровавых историй.

– Мама? – позвал Эрик.

Да нет… вряд ли она. Как она с её заработком может позволить себе «Периньон»? Смех, да и только.

Ну, если не мама, то только Кайл. А он-то думал, что непутёвый братец о нём вконец забыл. Сколько они не виделись? Полгода, не меньше.

Эрик щелкнул выключателем, зажигая свет в кухне. Под столом и за шторами никого не было видно. Сюрприз, значит, устроили. Не переставая улыбаться, он подошёл к столу и увидел зелёную открытку, лежащую рядом с тортом. С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ! – гласила цветастая строчка на обложке. Эрик взял открытку и посмотрел на торт с горящими свечами. Кремовой надписи не было. Это его немного обескуражило.

– Кайл, это ты? Всё, я раскусил тебя. Выходи!

Тишина, только чуть слышно трещат свечи на торте. Ну ладно, пусть прячутся, всё равно никуда не денутся. Эрик развернул открытку. Кайл не отличался многословием – наверняка там будет телеграмма вроде: «ДОРОГОЙ БРАТ ЭРИК. С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ. КАЙЛ». Он с трудом удержался от смеха, увидев, что поздравление и в самом деле донельзя куцое и занимает только одну строчку.

Однако текст был немного другим, нежели представлял себе Эрик:

С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ! УОЛТЕР.

Уолтер? Эрик нахмурился. Какой ещё Уолтер? Не знает он никакого Уолтера.

Отложив открытку, он непонимающе взглянул на торт, на шампанское. Свечи уже почти догорели, нужно их срочно задуть. А шампанское – не та ли это бутылка, которую он продавал сегодня тому человеку в синем плаще? Предчувствуя нехорошее, Эрик поднял бутылку и развернул задней стороной. И увидел то, чего ждал – розовый ярлык бара, в котором он работал.

– Разрази меня гром, – удивлённо сказал Эрик.

– Как скажешь, дружище, – отозвался сзади чей-то голос. – Как скажешь.

Он лихорадочно обернулся – и встретился взглядами с человеком, который загораживал проём двери. Должно быть, до этого он прятался в ванной. Тот самый тип, который рассказывал про резню в магазине старика Рика Альберта. Даже плащ не удосужился сменить.

Но Эрик смотрит не на него – его взгляд направлен на чёрное дуло пистолета. Он ничего не понимает – как этот человек проник в дом, чего он от него хочет, и что вся эта сцена означает. Он так и умирает, ничего не поняв.

Человек в плаще нажимает на курок, не дожидаясь, как отреагирует Эрик на его внезапное появление. Пуля попадает в голову, проходит сквозь него и разносит череп, украшая белоснежный торт серо-красными вкраплениями. Бутылка соскальзывает с ладони бармена; натренированные руки делают едва заметное движение вслед за ней, пытаясь поймать на лету. Но так и не достают, и дорогое шампанское обильно разливается по полу из разбитого сосуда. Ещё секунду Эрик Уолш оторопело смотрит на своего убийцу единственным оставшимся глазом, потом валится назад, на сливочный торт, погашая именинные свечи.

Генри потерял всякую надежду. После пятнадцатого этажа он перестал считать – всё равно толку было мало. Слизняки покрыли стену плёнкой, воздух нагрелся до июльского жара, а конца лестнице не было видно. Один раз лестница привела их к новой двери, и они прошли через пустую комнату с серыми обоями и разделанными тушами животных на деревянных нарах. После этого спуск продолжился, как ни в чём не бывало. Вопли раздавались так близко, что казалось – протяни руку, и ты коснёшься тех, кто их издаёт.