Темнота была зелёной. Генри сам не понимал, как такое возможно. Тем не менее, этого нельзя было отрицать. Он раскачивался в море тёмной зелени, как повешенный, и ждал пробуждения. Долго ждал – почти вечность, все мышцы успели превратиться в сухую пеньку, прежде чем над головой не рявкнул телефонный аппарат, вытягивая его из сновидения, как мяч на резинке.

Он открыл глаза. Увидел над собой остановившиеся лопасти вентилятора и судорожно развернулся. Но там была пустующая кровать, на которую легла недельная пыль. Небо за окном по-прежнему в тучах, моросит мелкий дождь, оставляющий прозрачные капли на стекле окна.

Айлин не было. А телефон всё так же яростно трезвонил, требуя поднять трубку, как в то утро, когда в ванной появилась дыра. И перерезанный провод змейкой волочился по полу.

Дзиньк!.. Дзиньк!..

Ничего не понимая, Генри приподнялся на кровати и снял трубку. Пальцы повиновались с трудом, как деревянные.

– Алло? – он не узнал собственный голос.

– Куда ты надеешься убежать? – скорбно спросила трубка хорошо поставленным мужским голосом. – Я всё равно слежу за тобой. Я следил за тобой всегда, с самого первого дня.

– А?.. – Генри протёр лицо ладонью и поморщился от солёных покалываний на коже. – Кто это?

Вместо ответа собеседник разразился весёлым смехом. Наверное, такой искренний смех мог бы быть заразительным, но у Генри тут же отшибло всякие предпосылки к веселью.

– Я слежу за тобой, – благожелательно повторил Уолтер Салливан, вдоволь посмеявшись. Генри сжал трубку до хруста. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашёл слов и швырнул трубку вместе со всем аппаратом на пол, где они прокатились пару футов, позванивая рычагом.

Генри присел на кровати, испытывая острое дежа-вю. Разве не так всё началось – с серого пасмурного утра и телефонного звонка, перевернувшего и без того шатающийся мир? Теперь он снова сидел на постели, закрыв горящее лицо ладонью, как в то утро – но тогда рубашка его не висела бесцветными лохмотьями, шея не отдавалась болью при каждом движении, и в волосах не засохла кровь. Раны не пропали, хоть он и проснулся.

Он встал, превозмогая тошноту, небрежно пнул разбитый телефон и вышел из спальни. В коридоре было темно, лампа не работала; в воздухе ощущалась какая-то свинцовая тяжесть, мешающая дышать. С каждым вдохом в лёгкие словно просовывали колючую проволоку. Генри прошёл в гостиную. И, конечно, первым делом посмотрел на дверь.

Цепи не пропали. Всё такие же чёрные, холодные и всесильные, они опутывали дверь, подобно змеям. Генри отвернулся от них и посмотрел на квартиру. Вроде всё осталось на своих местах… вентилятор лежит на полу, фотографии на стенах, телевизор… но всё-таки что-то поменялось. Какая-то неуловимая миллиметровая перестановка – человек, проживший здесь два года, мог это чувствовать, даже не зная, что именно.

Где сейчас Айлин, думал Генри, глядя в белое окно. Как хочется верить, что она очнулась в госпитале, и сейчас к ней уже сбежался персонал. Она очнулась, она вышла из комы! Но этот звонок… смеялся ли бы Уолтер так беззаботно, упусти он одну из последних жертв? И почему в его голосе слышно такое самодовольство?.. Не хотелось строить предположения. Единственное, что было в силах сейчас – ждать. И надеяться на лучшее. Если всё прошло, как он думает, Айлин расскажет им, и скоро сюда съедется целая бригада спасателей – ломать дверь. Ломать. Дверь. Слова перекатывались на языке приятной сладостью. Они обрушат её, откупорив эту чёртову темницу – если понадобится, даже динамитом. Или большой киркой, под которой обращается в пыль всё…

Киркой.

Медленно, словно боясь кого-то вспугнуть, Генри развернулся в коридоре. Внимательно посмотрел на пустой участок стены, которым он кончался. Ни трещинки, ни изъяна не было на обоях в том месте, где Джозеф так исступлённо колотил киркой. Генри поднял руку и стукнул кулаком о боковую стену. Тихий, глухой звук, словно ударили по мешку с песком. Он ударил ещё раз – на этот ту часть стены, что находилась перед ним. Звук удара отличался, он был более громким и уходил волнами на боковые стены, заставляя их неслышно загудеть. Это могло означать только одно. Стена здесь была тоньше.

На то, чтобы пробить в стене продолговатую брешь с неровными краями, ушло чуть меньше часа. Генри работал не покладая рук: с первых ударов стало ясно, что стена долго не продержится. Бетон с готовностью отслаивался под ударами лома, словно его держали несколько лет в воде. Возбуждение Генри достигло предела: он бил и бил ломом, не чувствуя, как болят усталые мышцы. Меньше всего ему хотелось бы увидеть в результате своих стараний очередную бездонную дыру, приглашающую в новый кошмар.

Но вот в стене появилась первая большая трещина, обнажившая черноту за бетоном; и в этот миг из трещины в коридор хлынула вонь. Да такая, что Генри тут же выронил лом и с проклятьями отскочил назад. Хуже, чем испортившаяся рыба, хуже, чем тухлые яйца; вонь буквально вбивалась в мозг, парализуя разум и тело. Дальше работа пошла гораздо хуже – Генри приходилось то и дело отлучаться в гостиную «подышать воздухом». Хотя скоро невыносимый запах добрался и туда, заполонив всю квартиру. Генри не мог представить, какой концентрации достигает запах там, за стеной; он старался об этом не размышлять и продолжал работу, широкими ударами кроша стену.

Последним жестом обвалился большой кусок бетона, больше не в силах терпеть сотрясающую его агонию; Генри поспешно положил лом на пол и прикрыл руками нос. Теперь не осталось сомнений, что за коридором находилась потайная комната. Комната без света, источающая многомесячный трупный запах. Комната, замурованная задолго до того, как он поселился в квартире.

Тёмная комната, отстранённо подумал Генри, с опаской просовывая голову в проём. Но так он ничего не видел; серое смешалось с чёрным, образуя неразличимую жижу. Нужно было пролезть внутрь и проверить, что там находится.

Он пролез в комнату, задержав дыхание, с часто бьющимся сердцем – сначала голова, потом плечи, которые едва протиснулись в проход. Едкая пыль взвилась в воздух, как только он ступил на пол. Он по-прежнему ничего не видел, поэтому решил продвинуться дальше, чтобы не загораживать свет. Вроде бы по правую руку стоял большой деревянный шкаф с полками. Полки большей частью были пусты, но на нижних Генри увидел какие-то ящики и белые флаконы с моющим средством. Воздух в лёгких закончился, и пришлось коротко хлебнуть отравленный трупным ароматом воздух. Источник вони был совсем близко. От запаха Генри стало дурно; он схватился за шкаф, чтобы не упасть на зашатавшийся пол. Кончиком пальца задел один из флаконов, и тот с готовностью грохнулся на пол. Жёлтый колпачок слетел с горлышка и покатился в глубину комнаты с весёлым постукиванием. Генри следил за её путешествием замутнённым взором. Крышка плотно легла на пол, ударившись о большую стойку у дальней стены. Генри поднял взгляд.

Спазматический вздох. Смрадный запах наполнил каждую частичку тела.

– Господи, – только и успел сказать он, прежде чем желудок завертелся юлой в животе, взмывая наверх. Учитывая, что Таунсенд не брал в рот ни крошки в течение нескольких дней, случившееся после этого можно было назвать невероятным событием. Он поднёс трясущиеся руки к горлу, упал на колени и склонился в рвотных порывах.

Человек был, и он никуда не ушёл. Он был здесь всё время. Он по-прежнему смотрел на потолок заплесневелыми глазами, когда Генри осмелился второй раз поднять взгляд. Тело было прикручено стальной проволокой к стойке, которая была смастерена вручную из старой металлической кровати. Человек висел над полом, прикованный к гротескному подобию креста. Тело разложилось и стало желевидным; одежда истлела, и теперь синий плащ мог таковым называться лишь номинально. Длинные волосы висели чёрной шерстью, кое-как крепясь к коже, покрывающей череп. Руки, которые в локтях пробила проволока, тянулись вперёд и так застыли.