– Не уходи! Я пойду с тобой. К маме, да?

Он обернулся навстречу восторженным серым глазам, которые не принадлежали его спутнице. Где же ты, Айлин? Вернись… Красные рубцы ширились и перетекали друг в друга, создавая жуткие метаморфозы. Генри закусил губу:

– Правда. Только сначала ты должен открыть эту дверь… Уолли. Идёт?

– А почему не ты?

– Я не могу. Ты же сильнее меня, разве не так?

– Ну… – она с сомнением оглядела себя, и Генри бросило в жар и холод: а если мальчишка, поселившийся в Айлин, заметит гипс и платье, и поймёт, что его попросту водят за нос?.. Но когда она вновь вскинула голову, на лице читалась только детская горделивость. – Да, я сильный. Давай, открою.

Генри отступил в сторону, пока она необычно короткими шажками подходила к двери. Но прежде чем Айлин толкнула дверь, что-то произошло.

Воздух между ними потемнел и съёжился, как вода, в которой разлили чернила. Во все стороны потянулись чёрные споры: так невидимый паук плёл бы сеть на огромной скорости. В мгновение ока в нечётком сгустке проявились гротескные черты человека: руки, ноги… голова… Прежде чем Генри успел среагировать, одна из наспех нарисованных рук рванулась вверх со сжатым кулаком, отвесив ему приличный апперкот. Пройдись удар чуть дальше, он бы наверняка сломал челюсть. Но и так Генри отлетел назад на фут с застывшими в удивлении мыслями. Приложившись затылком к стене, он на некоторое время потерял способность соображать – мог лишь видеть, что произошло дальше, с фотографической ясностью, как в замедленном кинофильме.

Очертания человека стали яснее, он больше не выглядел бесплотным туманом. Крупный мужчина в рубашке и галстуке, с вырезанными на лбу кровоточащими цифрами. Брейнтри и раньше не был хиляком, но тут его мощная мускулатура разошлась до предела, делая из Ричарда страшную пародию на самого себя. Он сделал один шаг к Генри со звериным оскалом на лице, и Таунсенд как-то сразу понял, что следующий удар проломит ему череп.

Однако Ричард не добрался до него. Он уже заносил ногу для второго шага, поднимая руку с кулаком, больше напоминающим кувалду, когда Айлин возмущённо выкрикнула у него за спиной:

– Фу, это ты!

Брейнтри обернулся мгновенно, но Генри мог бы поклясться, что увидел на лице недружелюбного сожителя страх – даже панику. Оскал пропал, будто и не был.

«Нет! – пытался закричать Генри, но язык не повиновался. – Не надо, Айлин! Беги от него! За дверь!»

– Это не твой дом, – самодовольно сообщила Айлин. – Ты больше не будешь избивать меня и выгонять на улицу. Я иду к маме, и ты мне не помешаешь.

Она решительно шагнула к нему, и призрак Брейнтри неуклюже сделал шаг назад.

– Исчезни, – небрежно бросила Айлин. – Я не хочу тебя видеть. Ты плохой.

Она подняла здоровую руку с оттопыренным указательным пальцем – известный всем мальчишкам «пистолет» – и выцелила Ричарда. Тот что-то рыкнул, впрочем, слишком как-то несмело.

– Пиф, – сказала Айлин, и палец-«пистолет» дрогнул в выстреле.

Брейнтри заревел; но крик быстро растворился в шипении, с которым его тело начало поглощаться воздухом. Конечности расплылись, лицо подёрнулось серой дымкой. Дымка окутала тело, превратила его в лёгкий туман – а туман, в свою очередь, обратился горячим воздухом. Две секунды – и громада Ричарда Брейнтри исчезла, будто его не бывало вовсе.

Айлин победно посмотрела на Генри:

– Вот видишь, какой я сильный?.. Вставай, пошли.

С ощутимым усилием Генри поднял голову и застонал от режущей боли в затылке. Она презрительно усмехнулась:

– Ты что, такой слабый? Хорошо, я пойду сам.

– Подожди… – он опёрся ладонью о пол и заставил себя встать на ноги. Взглянув наверх, увидел странную вещь: все призраки затихли, раскачиваясь на месте, где-то на уровне третьего пролёта. Следили за ними, но не смели приближаться. Не смели даже стонать.

Они боятся, догадался Генри. Они боятся ЕГО… Уолли.

– Считаю до трёх, – мрачно сказала Айлин. Генри поспешил к ней. – Раз… два… три!

Она толкнула дверь, и та открылась, как всегда; за образовавшимся проёмом Генри увидел не сизый туман и холод, как раньше, а полную темноту. Привычного дыхания зимы не ощущалось. Тьма, казалось, проникла в само помещение, разбавив здешний воздух.

– Где мама? – спросила Айлин, не оборачиваясь. Вроде бы спокойно, но Генри почувствовал скорый разряд грома. – Ты сказал, здесь будет ма…

Она схватилась за лицо и осеклась. Генри показалось, что Айлин упадёт без чувств; он бросился к ней, схватил за плечи, коснувшись багровых полос. Полосы не были жаркими и холодными, но отвратительно шевелились под пальцами, как личинки насекомых. Всё пришло в движение… пурпурные пятна неистово заплясали на щеках, руках и ногах.

Генри наблюдал в немом ужасе. Но рук не отпустил.

Потом пятна замерли, вновь выстроившись в тонкие и толстые рубцы на коже. Айлин, до этого смотревшая остановившимся взором поверх его плеча, закрыла глаза… когда открыла их снова, радужка вернулась к обычному светло-зеленому оттенку. Генри её глаза показались чудесными.

– Что… – она в замешательстве смотрела на Генри, который вдруг почувствовал, что губы расплываются в глупейшей улыбке. – Я… разве мы не умерли?

– Нет, – заверил Генри, улыбаясь во весь рот. Господи, давно он не чувствовал себя так хорошо. Несмотря на то, что еле держался на ногах, и призраки над головой снова недобро закопошились. – Мы живы, Айлин. Давай уйдём отсюда. Надоел мне что-то этот отель, знаешь ли.

– Этого не может быть… – она мотнула головой и нахмурилась. – Мы упали. Я же помню, как мы спрыгнули, чтобы убежать.

Генри вспомнил про Брейнтри, материализовавшегося из воздуха, и торопливо повёл Айлин за собой, держа за руку. Не стоило терять время зря, особенно когда они были так близко от цели. А в том, что цель близка, Генри не сомневался. Теперь – нет. Один взгляд на непроглядную ночь за дверью делал его в этом уверенным.

На этот раз не было видений, прячущихся за туманом. Они спускались в одиночестве через плотную тьму, которую кое-где старались пробить жёлтые фонари на шестах. Вокруг стояла тишина – стоны и крики умолкли, словно кто-то повернул рукоятку громкости. С каждым новым шагом туман становился реже, и вот уже Генри мог видеть колеблющиеся огоньки фонарей на нижних витках спирали. Один, два, пять… точно рой светлячков на осеннем айовском небе, когда ты, усталый и счастливый, лежишь на свежескошенной траве в конце дня.

Временами на Генри накатывало ощущение, что они с Айлин не идут по лестнице, а пробираются по тёмному коридору с низкими кирпичными сводами. Всё глубже и глубже – в центр земли, ближе к адской жаровне. Но воздух как был сухим и прохладным, таким и оставался. Ни жара, ни холода. В этих местах всё застыло раз и навсегда.

Айлин спала на ходу; несколько раз подряд она натыкалась на него меж лопаток. Когда Генри оборачивался, она смотрела мимо потухшим сонным взором. Ступеньки здесь были пологими и нескользкими, так что Генри вполне мог бы отпустить её, но после третьего такого случая счёл за благо взять девушку за руку.

После двадцатиминутного марша Генри привык к безмолвному окружению, разбавленному тьмой; он видел только следующий виток лестницы, уходящий в ничто, пятна фонарей под ним, и – иногда, – изломанные тени, которые ложились на ступеньки, когда они подходили к источникам света вплотную. Длина теней стремительно увеличивалась, соскальзывая в серый мрак по мере того, как фонарь оставался позади.

Но вот привычный порядок нарушился. Вместо следующего светлячка внизу Генри увидел что-то серое и бесформенное. Как клочок бумаги, зависший в пустоте. Он прищурился, пытаясь различить, но тут могли помочь только ноги; ничего не говоря, он ускорил шаг, и Айлин машинально тоже поддала ходу. Ещё один виток, и сомнений не осталось. Это была земля. Не квадратная бетонная площадка, а самая настоящая твердая земля, заключённая в узкое вместилище конструкции.