Они пришли на третью бетонную площадку, когда зубы перестали попадать друг на друга. В любых других условиях Генри беспокоился бы о возможной пневмонии, может, даже менингите. Однако здесь это волновало мало. По сравнению с другими опасностями этого мира угроза болезни теряла остроту. К тому же Генри знал, что никакой пневмонии не будет, даже если они будут кружить по спирали неделю. Холод являлся в этом мире голой формой без содержимого – чем-то сродни декораций на сцене, где разыгрывается действие.

Айлин подошла к стене, уже привычным жестом приложила ладонь к мёрзлой поверхности. Где-то с третьей попытки ей удалось найти нужное место, и алые трещины стремительно побежали по бетону, как паутина. Она зачарованно смотрела, как свет складывается в правильный узор под её прикосновением. Зрелище было красивым и бодрило ум, но Генри радоваться сейчас не мог. Он увидел кое-что, чрезвычайно его встревожившее.

Одновременно со странным знаком цифры, вырезанные на спине Айлин, тоже расцвели свечением. Не таким невинно-алым, а более темным, под цвет крови. Единица, почти слившаяся с кожей, снова развела края, как горное ущелье. 2… 0… 1… 2… 1… число разбухло, расплылось фиолетовым ореолом. Генри в ужасе ждал, когда Айлин закричит от боли, но она, похоже, ничего не замечала. Дверь открылась, как всегда, без единого скрипа. Жуткая трансформация прекратилась, как только Айлин отняла руку от двери. Цифры снова стали простыми порезами, разве что выделялись чуть ярче.

– Генри, я вижу луну! – воскликнула Айлин. Генри не разделял её восторга: возможно, у Айлин не было матери с Айовы, которая могла просветить её на сей счёт, но эта луна, висящая кровавой каплей на линии горизонта, не предвещала им ничего хорошего. «Дурная луна», знаменующая ночь нечисти, опять входила в свою власть.

Айлин порхнула в проём двери, не чувствуя ног от радости. Открытое небо, благословенное тепло, свежий воздух… конец душных закрытых помещений. Генри последовал за ней. Дверь тихо закрылась за ними.

Это было кладбище. Достаточно маленькое, чтобы поместиться на крошечной лужайке посреди леса. Могильных плит было немного, и имена, выгравированные на них, успели обточить дождь и ветер. Сквозь решетчатую ограду была видна тропинка, вьющаяся между стволами навстречу встающей луне. Ночные цикады еле слышно стрекотали в полегшей траве. Свежий воздух ворвался в лёгкие живительным напитком. Генри и Айлин посмотрели назад одновременно: разум отказывался переваривать то, что произошло. Но двери за спиной уже не оказалось – на глыбе гранита у ограды остался только выцветший круг. Генри задрал голову. Винтовой лестницы, спускающейся с ночного неба, тоже не было.

– Как такое может быть? – спросила Айлин. Не скажи она этого, секундой позже тот же вопрос вырвался бы у Генри.

– Не знаю, – он мотнул головой. – Чёрт возьми, иногда мне кажется, что мы сошли с ума. Что ж, по крайней мере, тут тепло.

Айлин коротко улыбнулась в знак того, что шутка принята:

– В нашем положении это уже немало.

Они замолчали, вслушиваясь в шелест ветра, играющего листьями на кронах. Генри ждал протяжного собачьего воя над лесом, который окончательно расставил бы все точки над i. Он был бы даже рад его слышать – это стало бы знаком того, что он вновь в знакомых местах. Всё лучше, чем полная неизвестность. Но пока в лесу шумел только ветер.

– Смотри, Генри, – Айлин вскинула руку к центру кладбища, где могилы образовывали полукруг. – Ты видишь это?

Сначала Генри ничего не замечал в нагромождении чёрных прямоугольников – Смитов, Джонсонов и Ламли, нашедших упокоение на этой лужайке. Но потом глаз выхватил какое-то несоответствие в расположении камней. Одна могильная плита не встраивалась в ряд, грубо нарушая общую гармонию. Она лежала на траве, повалившись набок, наполовину засыпанная горсткой земли. Будь это другая плита, Генри бы увидел сразу, но эта оказалась самой низкой и неприметной. Оттуда, где стояли Генри и Айлин, разрытой могилы не было видно, она пряталась за очередным красивым мраморным надгробием.

– Что это такое? – шёпотом спросила Айлин, придвинувшись ближе к Генри. Он сделал шаг в сторону и увидел неглубокую чёрную яму на земле. Яма имела неправильную форму, словно рыли второпях. Комья земли не лежали по одну сторону могилы, они окружали её сплошной грядой, кое-где высокой, кое-где почти незаметной. Генри догадался, что причина тому проста: могилу не раскапывали. Наоборот, кто-то вырывался из её недр, пробивая путь наружу. И… ему это удалось.

Айлин тоже поняла, что случилось.

– Там пусто? – она сжала руку спутника. – Генри, там ведь никого нет, правда?

Таунсенд сделал шаг вперёд, но видимость лучше не стала. Дно могилы по-прежнему пряталось во мраке. Воображение рисовало одну картину за другой, упиваясь исступлёнными судорогами сознания: у провала нет дна, и это не могила, а шахта, ведущая в центр земли – в тот самый пресловутый ад. Или: дно у ямы есть, а там… там… скажем, труп. Мёртвый человек. Он терпеливо ждёт, пока Генри приблизится на достаточное расстояние, чтобы вцепиться ему в горло одним победным рывком.

Но могила была пуста. Ещё три осторожных шага, и Генри с безмерным облегчением увидел внизу подгнившее днище гроба. Продолговатое вместилище было открыто, пялясь своим дном на ночное небо.

– Пусто, – сказал Генри. Голос почему-то охрип. Возможно, из-за резкого перехода в тепло после мороза.

Айлин недоверчиво взглянула на него и подошла ближе. Увидев гроб, прерывисто вздохнула – то ли от ужаса, то ли от облегчения. Они так и стояли, уставившись на разрытую могилу, и в голове носились сотни страшных догадок о том, что случилось на этой тихой лужайке. По прошествии минуты Генри внезапно почувствовал всю абсурдность этой сцены и тронул Айлин за руку:

– Пойдём.

– Да-да, – она отстранённо кивнула, не глядя на него. – Один… один… два…

Говорила она едва слышно, но Генри всё прекрасно понял. Цифры. Он едва не поддался порыву схватить Айлин за плечо – удержался в последний момент, сообразив, что это причинит ей боль:

– О чём ты говоришь?

– Эти числа, – она в недоумении посмотрела на него. – Ты не видишь?

– Нет, – честно признался Генри. И не хочу видеть, знаешь ли.

– Вот же они, – Айлин указала на днище гроба, где выступали грязно-жёлтые доски. – Числа. Они написаны прямо там.

Ещё немного приблизившись, Генри убедился, что она права. Возможно, красный лунный отсвет обманул его зрение, или у него сдавали глаза после двухлетней отсидки в четырёх стенах, но взгляд спутницы оказался куда острее его собственного. Число было, и с этим ничего нельзя было поделать.

11121.

Надпись была нанесена каким-то бурым составом во всю длину гроба. Скошенная и неровная, как каракули неуспевающего первоклассника. Та же характерная закорючка за изгибом двойки, которую Генри видел на груди Синтии… или на животе Эндрю… или на спине Айлин. Плохой знак.

Здесь была ещё одна жертва, с содроганием понял Генри. Была, но уже ушла… В глазах взметнулось пламя чёрных волос, любовно обвивающее шею.

Он не убивает их. То есть убивает, но для его жертв это ещё не конец. Это лишь начало… начало самого страшного.

– Одиннадцать-двадцать один, – скороговоркой выговорила Айлин, и Генри едва не подскочил на месте. Не читай! – захотелось закричать ему. – Не читай, иначе накликаешь беду.

Но прежде чем он сказал, Айлин произнесла ещё два слова:

– Уолтер Салливан.

Генри повернулся к ней:

– Ты о нём знаешь?

– Убийца, который нумеровал своих жертв пятизначными числами, – Айлин отступила от могилы. – Мне о нём рассказал Джозеф, когда мы столкнулись на лестнице.

И то верно. Таунсенд совсем забыл о том, что Айлин тоже знала кое-что об этой истории. Возможно, это «кое-что» было самым главным.

– Он много рассказал?

Она горько улыбнулась:

– Достаточно, чтобы я пожалела, что вообще заговорила с ним. Джозеф был одержим этим Салливаном. Видел бы ты его лицо…