И повели они друг друга в сад, где рос сахарный тростник, начали выдергивать его, обдирать кожуру и высасывать сок.
Тут человек, сидевший в засаде, наложил стрелу, натянул тетиву и, выстрелив внезапно, пронзил сразу двоих. Грабители заголосили, бросились прочь и, пробежав десяток-другой шагов, все куда-то исчезли.
Была лишь слышна их перебранка:
- Говорил ведь, нынче и день дурной, и час, не надо ходить! Не послушались, пеняйте теперь на себя!
Человек тогда криком стал созывать народ. Люди в деревне переполошились, вскочили, засветили фонари, зажгли факелы и, разделясь, побежали в погоню по разным дорогам.
При свете увидали они на земле кровавый след и тотчас пустились по нему - прямиком на закат. Пройдя более половины зама, достигли они заброшенной пагоды, вошли и видят: стоят, покосившись, посреди пагоды изваянья обоих Стражей истинного пути, а спина у каждого глубоко пробита стрелою. Начали люди качать головами да прищелкивать языком: чудное, мол, дело, такого еще не бывало. Навалились они и опрокинули оба изваяния наземь.
Тут послышался чей-то странный голос:
- Захотели брюхо набить... Думали ль, что от этого рассыплемся в прах? А ведь всему виной этот старый олух - Водяной дух. Втравил нас в беду, а сам небось спасся. Мы же из-за него погибаем. Горе нам, горе!
Послали тогда часть людей в храм Водяного духа. А там стоит истукан из глины. Вдруг видят: обличье его изменилось, лицо сделалось иссиня-бледным, словно его окропили индиго, а на губах налипла рыбья чешуя. Тотчас разнесли и этого истукана.
Правитель уезда Ван Ты Лэп опорожнил все лари и сундуки, чтобы отплатить тому человеку за его благодеянье, и он, отягченный, отправился восвояси. А нечисти с той поры не видно было нигде и следа.
* * *
Нравоучение.Увы! Учение Будды поистине бесполезно и даже весьма вредоносно. Послушаешь громкие слова - вроде бы сострадание и доброта всеобъемлющи, а станешь доискиваться воздаянья - все очень туманно и ускользает, как ветер меж пальцев. Но ведь почтенье и вера людей дошли до того, что многие разорялись дотла, жертвуя на пагоды.
Взглянем на это суровым и беспристрастным оком: ежели в полуразваленной пагоде творились такие бесчинства, сколько же зла и бед в красивых и шумных храмах, где теснятся молящиеся!
И все ж, сколько бы раз благой государь или добронравный военачальник ни пытались искоренить ложную веру, им это не удавалось. Ибо среди почитаемых и просвещенных мудрецов всегда находились ее приверженцы, подобные хаук ши по имени Су в правление дома Сун или чанг нгуену из рода Лыонг у нас при государях Ле.
Такое могло бы случиться, лишь уродись сотни мужей вроде Хань Чан-ли да соберись они воедино. Нагрянули бы, спалили все книги и захватили дома.
Рассказ о девице по имени Туи Тиеу [81]
Муж родом из земли Киен-хынг (Зримое благополучие? по имени Зы Нюан Ти, прозванный "Новым творением", был известен уменьем слагать стихи, а особенно песни. В столице распространялось благоуханье его славы, и лицедеи с певцами за каждую сочиненную им песнь дарили ему великие деньги. На исходе лет "Унаследованного изобилия", при государях из дома Чан, явился Зы по какому-то делу на прием к военачальнику округа Верной реки - Ланг-зианг, звали его Нгуен Чунг Нган.
Тот, узнав о приходе Зы, поспешил ему навстречу и учинил роскошный пир в Плавучем чертоге зеленой яшмы, вызвав туда более десятка певиц, дабы пеньем своим и плясками потешали пирующих. Была среди них и прекрасная собою девица по имени Туи Тиеу - "Пьянящий шелк". Сиятельный Нгуен спросил Зы:
- Не приглянулась ли вам какая из них? Которая из девиц вам по сердцу, ту и прошу принять от меня в подарок.
Вновь зазвучала музыка, и Зы прочитал нараспев такие стихи:
"Сколько здесь лотосов белых прошло,
чудом возникли на миг,
Их неземные чисты голоса,
светел божественный лик.
Разгорячил нас напиток пьянящий.
Шелк охладил белоснежный.
Нежный напев из страны Цзяннань
в душу волненьем проник".
Сиятельный Нгуен, смеясь, обратился к Туи Тиеу:
- Итак, учитель отметил тебя перед всеми.
Зы в тот день захмелел до беспамятства и, очнувшись уже среди ночи, видит: Туи Тиеу сидит подле него. Возблагодарил он в душе несказанно сиятельного Нгуена, а поутру, прежде чем уйти восвояси, отправился выразить ему свою признательность.
- Девица эта, - сказал сиятельный Нгуен, - весьма хороша и изысканна, берите ее, учитель, и любите как должно.
Зы тотчас и увез ее в Киен-хынг. Туи Тиеу, одаренная ясным умом, всякий раз, когда Зы читал книги, тоже училась украдкой и вскоре весьма преуспела. Тогда он принес сочиненья о составлении писем и ответов и стал обучать Туи Тиеу. Года не прошло, как она повела всю его переписку.
В год, на котором в месяцеслове сошлись знаки Земли и Пса, Зы, намереваясь держать испытанья в столице, уложил вещи и собрался в дорогу; но, не в силах расстаться с Туи Тиеу, взял с собой и ее. Добравшись до места, сняли они себе жилье в квартале Мира и согласия, подле речного устья.
Однажды, в первый день нового года Туи Тиеу подбила подружек отправиться в пагоду у башни Небесного воздаяния и воскурить благовония пред изваянием Будды. В эту же пору вельможа из рода Тхэн, пожалованный званьем "Опора державы", гулял переодетый по улицам и, увидав красоту Туи Тиеу, силой увлек ее в свой дом.
Зы подал жалобу на государево имя, но род Тхэн был влиятелен и силен, и потому суды и палаты избегали выносить свой приговор, а судьи откладывали кисти, не смея вникать в эту тяжбу.
Вконец опечаленный, он и думать забыл про науки да испытанья. Однажды шел он понурясь за город и повстречал множество всадников. Они любовались цветами и теперь возвращались в столицу. Впереди голосили глашатаи, позади двигалась стража. Вид у всех был торжественный и важный; дорогие заколки и булавки градом сыпались на дорогу, повсюду переливался багрянец. Под конец Зы увидел Туи Тиеу: восседая в носилках, затянутых цветастым шелком, она проплывала под ивами.
Хотел он броситься к ней, но окружали ее люди именитые и знатные; оробел он и лишь проводил ее страстным взглядом. Слезы ручьями побежали по его лицу, и он не промолвил ни слова.
Туи Тиеу прежде завела себе двух дроздов-пересмешников, и вот однажды Зы, указуя на них перстом, сказал:
- Хорошо вам, малые твари, всякий день милуетесь друг с дружкой, не то что я - маюсь на пустой и холодной подушке. Отчего бы вам не расправить крылья и не доставить любимой мое письмо?
Дрозд, услыхав его, закричал и запрыгал, вроде бы собираясь в путь. Тотчас Зы написал письмо и привязал к птичьей лапке. В письме говорилось:
"Вчера промелькнули под ветками ивы так быстро носилки,
Что мы не успели обмолвиться словом.
Несчастные, слезы тайком мы стирали, страдая в разлуке.
Теперь нас туманная ночь разделяет, а были мы вместе.
Жилище вельможи хранят бесконечные двери, замки и засовы.
И утром печалимся и вечерами страдаем в тоске друг по другу.
Ведь старое чувство - оно не слабеет.
Тоска и отчаянье связаны в узел.
Читая стихи, вспоминаю тот праздник, где мы повстречались,
И голос - твой голос, высокий и чистый,
И неповторимую снова я слышу мелодию дана.
Мой дар драгоценный! Впервые домой тебя вел я в тот вечер.
Еще наша страсть не успела вполне разгореться.
Так рано с тобою нас лезвие зла разделило.
Крик дикого гуся печален, и ласточек щебет невесел,
И тучи над землями Цинь небосклон застилают.
Стемнеет - в глубокой тоске раздвигаю наш полог парчовый,
Прижмусь к твоему одеялу, холодную ткань обнимаю.
Где наши утехи на ложе лиловом под пологом алым?
Я так одинок, так мне грустно в покое для чтенья.
Сверчка стрекотанье и дождь - как созвучны две эти печали!
За тонкой стеной безысходность и холод,
С утра перелетные гуси рыдают, кричат в непроглядном тумане.
Грустит вечерами свирель одиноко, и по ветру стелются звуки.
Молчу, чтоб страдания скрыть, слово мне вымолвить трудно.
И только над книгами молча склоняюсь.
Ни в чем не могу я найти утешенья.
Но как же унять эту боль, эту муку?
Но как же мне доступ найти во дворец ненавистного мне царедворца?
Где храбрый Кун-но или Сюй Цзюнь знаменитый?
Ну как же вернуть мне мою драгоценную яшму?
Как мне донести до тебя мои тайные мысли?
Я этой бумаги клочок посылаю,
Ему лишь могу я доверить печали".
