Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Потому ли, что я была слишком безобразна или я не знала, как взяться за дело, но не нашлось никого, кто пожелал бы меня.

Я решила, что больше не гожусь для любви, и навсегда рассталась с этим поприщем.

Призывные крики на перекрестках ночью

- Я испробовала уже все должности, какие были только для меня доступны. Волны морщин побежали у меня по лицу, и я снова вернулась к морю любви - веселому кварталу Симмати в стране Цу. Так как я прежде в нем служила и хорошо его знала, то я воззвала к состраданию своих старинных друзей и получила должность управительницы в доме любви.

Какая пропасть отделяла меня от прежних дней! Невольно становилось стыдно.

Для управительницы положен особый наряд, сразу ее узнаешь. Носит она светло-красный передник, не особенно широкий пояс повязан на левом боку. При ней всегда множество ключей. Оттого что ей приходится все время совать себе руку за пазуху, где лежат деньги, подол ее платья всегда сзади короче. Голову она обычно повязывает полотенцем.

Ходит управительница беззвучно, крадучись, с лица у нее не сходит нарочито суровое выражение. Ее боятся больше, чем можно было бы ожидать. Опытная старуха наставляет на ум молодых таю и даже самых недогадливых за короткое время сумеет отшлифовать так, что они будут иметь успех у гостей. Она заставляет девушек работать без отдыха.

Благодаря ее стараниям они начинают приносить хозяевам хороший доход.

Я знала до тонкости чувства дзёро и быстро открывала их тайные шашни с дружками. Ну и доставалось же им от меня! Даже таю меня боялись, да и гости жалели девушек и, не дожидаясь дней, когда принято делать подарки, давали мне по два бу с человека. Так дают черту шесть грошей при переправе через адскую реку. Но нельзя долго творить зло другим людям.

Меня так все возненавидели, что мне стало тягостно там оставаться. Я покинула должность управительницы и поселилась на далекой окраине города, в Тамацукури, где стоят только жалкие домишки. В них даже лавок нет.

Я поселилась в хибарке на задворках, куда пускали жильцов. Там было так пустынно, что среди белого дня носились летучие мыши.

У меня не оставалось никаких сбережений, и мне быстро пришлось распродать свои немногие наряды. Я не могла купить себе даже топлива и сожгла все полки в комнате. Вечером пила один кипяток. Чтобы как-нибудь утолить голод, мне оставалось только грызть жареные бобы.

Когда ночью во время грозы раздавался громовой раскат, заставлявший трепетать всех остальных людей, я молила бога грома: "О, если ты не лишен сострадания, лети ко мне, схвати меня и убей! Жизнь мне в тягость. Опостылел мне этот бренный мир!"

Я уже считала себе шестьдесят пять лет от роду, но люди уверяли, что на первый взгляд можно дать мне лет сорок с небольшим. Женщины маленького роста с тонкой кожей лица долго выглядят моложавыми. Но меня это не особенно радовало.

Однажды, перебирая в памяти греховные приключения своей молодости, я выглянула из окошка, и что же я увидела!

Под окном толпилось множество младенцев. На голове у них были надеты шапочки из листьев лотоса, а ниже пояса они были измазаны кровью. Счетом их было девяносто пять или шесть, и все они, плача, еле внятно лепетали: "Посади на спину!"

Ах, это, верно, те самые убумэ, о которых ходит столько страшных рассказов!

Я в ужасе глядела на них, а они стали хором упрекать меня: "О, жестокая бессердечная мать!"

"Так это, значит, дети, которых я в свое время выкинула, - с душевной болью подумала я. - О, если бы я благополучно вырастила своих детей, у меня сейчас была бы семья, многочисленнее клана Вада! Какое это было бы счастье!" - вспоминала я с тоской и раскаянием о невозвратном прошлом. Скоро призраки стали таять и исчезли бесследно.

Потрясенная до глубины души, я решила немедля положить конец своей жизни... Но увы! Настал рассвет, а я, к своему горю, все не в силах была проститься с этим миром...

Вдруг за стеной послышались голоса. Я прислушалась. Это разговаривали между собой три женщины, ютившиеся в одном со мной доме. Всем им было на вид лет под пятьдесят. Спали они по утрам допоздна, а чем жили, неизвестно. Из любопытства я наблюдала за ними. По утрам и вечерам они любили лакомиться больше, чем позволяло им их скромное положение. Покупали морскую рыбу, которую привозят из Сакаи. Выпить небольшую мерку вина им было нипочем.

Наговорившись досыта о том, как трудно жить на свете, женщины стали болтать о нарядах. На Новый год они решили сшить себе платья цвета светлого яичного желтка, на подкладке сделать цветной узор так, чтобы просвечивал насквозь: парусные корабли и круглые китайские веера. Пояса закатят себе такие, чтобы и ночью бросались в глаза: на фоне мышиного цвета будет рисунок, как на свитке, который развертывается справа налево.

Еще до Нового года было далеко, а они уже обсуждали праздничные наряды. Видно, в деньгах у них недостатка не было.

После ужина они наряжались, густо покрывали лицо дешевой пудрой, тушью для письма обводили края лба, где растут волосы, красили губы, заботились и о красоте шеи. Старательно забеливали морщины на груди до самых сосков. При помощи накладных волос сооружали из своих поредевших прядей прическу, туго перевязывали ее посредине потайным шнуром, а поверх еще одним, широким. Надевали темно-синее платье с очень длинными рукавами. Пояс из белой бумажной ткани повязывали сзади. На ноги обували носки из толстых ниток и соломенные сандалии. За пазухой листки дешевой ханагами, переработанной из старья. Шнурками от косимаки заодно подвязывали и пояс для живота.

Весь день они ждали наступления вечера, когда лица людей неясно видны в сгущающемся сумраке. И тогда трое здоровенных молодцов, так называемые "быки", в хаори, узких штанах и ноговицах, с головой, обвязанной платком так, что видны одни глаза, или в низко нахлобученных длинных капюшонах вооружались толстыми палками, брали с собой свернутые в трубку циновки и звали женщин: "Ну, теперь пора!" И женщины выходили из дому в сопровождении этих молодцов.

По соседству с нами жил ремесленник с женой, который кормился тем, что изготовлял застежки для дождевых плащей. Под вечер жена его убиралась и красилась, а потом они раздавали сладкие пирожки своим пяти маленьким дочерям:

- Папа с мамой уходят по делу, будьте умными, хорошенько стерегите дом.

Отец брал на руки самого маленького двухлетнего ребенка, а мать набрасывала себе на голову старый холщовый халат, и они убегали потихоньку, чтобы соседи не заметили. Трудно было догадаться, в чем тут дело.

На рассвете женщины возвращались совсем не такими, какими ушли вечером, трепаные и измятые, пошатываясь и тяжело дыша. Чтобы подкрепиться, они пили кипяток с солью и торопливо глотали жидкую рисовую кашу. Потом на скорую руку мылись и отпускали свои туго перетянутые груди.

Из рукавов своих провожатых доставали пригоршни мон и, подсчитав на глаз выручку, из каждых десяти мон половину отдавали этим молодцам.

Потом все собирались вместе и рассказывали о том, что с ними было.

"Этой ночью, к моему несчастью, мне не попался ни один мужчина с листками бумаги за пазухой... "

"А мне попадались только молодые люди в самом расцвете сил. Когда я встретилась с сорок шестым, то думала, что мне придет конец. Я уже совсем изнемогала, но ведь нет предела человеческой жадности! Я опять принялась бродить, и мне повезло. После этого меня приглашали еще человек семь или восемь".

Другая женщина вдруг засмеялась про себя, не говоря ни слова. Все стали ее спрашивать: "Ты о чем?"

"Ну и попала же я впросак прошлой ночью! Выйдя из дому, я пошла своей обычной дорогой и решила подождать на зеленом рынке в Тэмма, чтобы туда приехали крестьянские лодки с овощами.

И вдруг вижу юношу лет всего шестнадцати-семнадцати. Кажется, он был третьим сыном деревенского старосты. У него даже еще были не пробриты углы на лбу. Простой деревенский молодчик, но очень хорош собой, с такими приятными манерами. Женщины были ему внове, и он прихватил с собой своего односельчанина, а тот взялся выбирать красотку с видом знатока: "Дадим десять мон, как водится, и подарочек".

212
{"b":"148253","o":1}