С этими мыслями они наняли в Сэта одну из тех лодок, на которых рыбаки выезжают выбирать невод.

Казалось, что в названии моста Нагахаси - Долгий мост - заключена для них надежда. Однако есть ли что-либо на свете короче человеческого блаженства?..

Волны омывали изголовье их ложа. Вот выплыла перед ними Гора-ложе - Токояма... Не выплыла бы и тайна их наружу... Они хоронились в лодке, с растрепавшимися волосами, с глубоким раздумьем на лицах. Да, в этом мире, где даже гору Зеркальную и ту видишь, словно в тумане, сквозь слезы, - трудно избежать Акульего мыса!

Возле Катада лодку окликнули. Сразу у них замерло сердце: "Не из Киото ли это? Не погоня ли?"

Они думали: "Наша жизнь еще длится, не об этом ли говорит имя горы Нагараяма - горы Долгой жизни, что видна отсюда? Ведь нам нет еще и двадцати лет, - уподобим же себя горе, именуемой Фудзи столицы. Но ведь и на ее вершине тает снег! Так исчезнем и мы... "

Эти мысли не раз вызывали слезы на их глазах, и рукава их увлажнились.

"Как от величия столицы Сига не осталось ничего, кроме предания, так будет и с нами... "

И на сердце становилось еще тяжелее.

В час, когда зажигаются фонари в храмах, они достигли храма Сирахигэ, помолились богам, однако и после этого их судьба продолжала казаться им печальной.

- Что ни говори, в этом мире чем дольше продолжается жизнь, тем больше в ней горестей, - сказала О-Сан. - Бросимся в это озеро и соединимся навеки в стране Будды!

- Мне не жаль этой жизни, но ведь мы не знаем, что будет с нами после смерти, - ответил Моэмон. - Я вот что придумал: мы оба оставим письма для тех, что в столице. Пусть говорят о нас, что мы утопились, а мы покинем эти места, заберемся куда-нибудь в глушь и там доживем свои дни.

О-Сан обрадовалась.

- Я тоже с тех пор, как ушла из дому, имела такую мысль. У меня с собой в дорожном ящике пятьсот рё денег.

- Вот на них мы и устроимся.

- Так скроемся же отсюда!

И каждый из них оставил такое письмо:

"Введенные в соблазн, мы вступили в греховную связь. Возмездие неизбежно. Нам негде приклонить голову, и в сей день и месяц мы расстаемся с этим миром".

О-Сан сняла с себя нательный талисман - изображение Будды размером чуть больше вершка - и приложила к нему прядку своих волос. Моэмон снял с эфеса своего меча, который он постоянно носил при себе, железную гарду в виде свившегося в клубок дракона, с медными украшениями работы мастера Сэки Идзуми-но Ками.

Оставив эти предметы, которые всякий сразу признал бы за принадлежавшие им, оба скинули верхнее платье, не забыв снять и обувь: О-Сан - соломенные сандалии, а Моэмон - сандалии на кожаной подошве, и бросили все это под прибрежной ивой.

Затем они тайно призвали двух местных рыбаков, искусных ныряльщиков, их называют иватоби - "прыгающие со скал" и, дав им денег, посвятили в свой замысел.

Те сразу же согласились все исполнить и остались ждать глубокой ночи.

Собравшись в дорогу, О-Сан и Моэмон приоткрыли бамбуковые ставни в доме, где они остановились, и растормошили сопровождавших их людей.

- Пришел наш последний час!.. - сказали они и выбежали из дома.

С сурового утеса еле слышно донеслись голоса, произносившие молитву, а затем раздался всплеск - точно бросились в воду два человека.

Поднялось смятение, послышался плач, а Моэмон подхватил О-Сан на плечи и, миновав подножие горы, скрылся в густых зарослях криптомерий.

Тем временем пловцы нырнули под воду и выбрались на песок в таком месте, где их никто не мог видеть.

Люди, бывшие с О-Сан и Моэмоном, в отчаянии лишь всплескивали руками. Обратились к жителям побережья, стали повсюду искать мертвые тела обоих, но безрезультатно. Уже на рассвете, со слезами собрав в узлы вещи, оставшиеся от погибших, возвратились в Киото и там рассказали о случившемся.

Все это держали в секрете от посторонних, опасаясь людских пересудов, но у людей ведь всегда уши настороже, - таков наш мир! Молва об этом деле все ширилась, и на Новый год оно дало пищу разговорам, - толкам не было конца.

Вот так и бывает всегда с беспутными людьми!

Перевалив через хребты, они очутились в провинции Тамба. Пробираясь сквозь заросли травы, где не было даже тропинки, Моэмон поднимался все выше в гору, ведя за руку О-Сан.

Содеянное страшило их. При жизни оказаться в мертвых! Пусть это было делом их рук, и все же такая судьба казалась им ужасной.

Вскоре исчезли даже следы людей, собирающих хворост. Вот беда: сбились с дороги! О-Сан выбилась из сил, она была так измучена, что, казалось, вот-вот упадет замертво. Моэмон собирал на листок капли родниковой воды, пробивавшейся из скалы, и пытался подкрепить ее, но надежды оставалось все меньше. Пульс у нее замирал - наступала смерть.

И нечем было помочь ей. Она готовилась к концу.

Тогда Моэмон приблизил губы к уху О-Сан и с грустью сказал:

- Если пройти еще немного, будет деревня, где у меня есть знакомые люди. Стоит нам добраться туда, как мы забудем наши печали и вдоволь наговоримся с тобой, соединив наши изголовья.

Как только эти слова дошли до слуха О-Сан, она воспрянула духом.

- Вот радость! - воскликнула она. - Значит, мы спасены!

Любовь придала ей силы, а Моэмон, жалея О-Сан, у которой не было другой опоры, кроме него, снова поднял ее на спину и продолжал путь. Вскоре они вышли к небольшой деревушке.

Им сказали, что тут неподалеку проходит Киотоский тракт. Была и крутая горная дорога - двум лошадям не разминуться. К соломенной кровле одного из домов были прикреплены ветки криптомерии - знак того, что здесь продают сакэ высшего сорта. Продавались и рисовые лепешки, неизвестно когда приготовленные, покрытые пылью и утратившие белизну.

В другом отделении лавочки они увидели чайные приборы, глиняные куклы, кабуритайко - детские погремушки, наполненные горошинами. Все это было привычно и немного напоминало Киото.

Радуясь, что здесь можно набраться сил и отдохнуть, Моэмон и О-Сан дали старику хозяину золотой, но тот скорчил недовольную мину: это, мол, мне - что кошке зонтик! - и заявил:

- Платите за чай настоящие деньги.

Да, деревня эта находилась всего в пятнадцати ри от столицы, но здесь никогда не видели золотой монеты. Казалось смешным, что есть еще такие глухие углы.

После чайной они отправились в поселок Касивабара и там зашли к тетке Моэмона, о которой он давно уже ничего не слыхал, не знал даже, жива ли она.

Вспомнили прошлое. Так как Моэмон все же был ей не чужой, тетка обошлась с ним по-родственному. Она даже прослезилась, когда разговор зашел об отце Моэмона - Москэ.

Проговорили ночь напролет. А когда рассвело, тетка увидела красоту О-Сан и поразилась. - Кем изволит быть эта особа? - спросила она.

Моэмон растерялся: к такому вопросу он не был готов. И он сказал первое, что пришло ему на ум:

- Это моя младшая сестра. Она долго служила во дворце, но затосковала, столичная жизнь с ее трудностями стала ей не по душе. Хотелось бы найти для нее подходящую партию в каком-нибудь уединенном домике в горах... Она посвятила бы себя деревенской жизни и домашнему хозяйству. С этим намерением я взял ее сюда. И деньги у нее при себе: двести рё сбережений. Куда ни пойди - всюду люди алчны. Тетке запала в голову мысль об этих деньгах.

- Какой счастливый случай! Моему единственному сыну никого еще не подыскали в жены. А так как ты нам родня, так и отдал бы ее ему!

Вот уж подлинно - из огня да в полымя! О-Сан украдкой лила слезы, тревожась о том, что ее ожидает. Тем временем наступила ночь, и вернулся сын, о котором говорила тетка.

Вид его был ужасен. Роста огромного, всклокоченные волосы в мелких завитках, как у китайского льва на рисунке, борода словно по ошибке попала к нему от медведя, в сверкающих глазах красные жилки, руки и ноги - что сосновые стволы. На теле рубаха из рогожи, подпоясанная веревкой, скрученной из плетей глициния. В руках ружье с фитилем, в сумке зайцы и барсуки. Видно было, что он промышляет охотой.