Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Спросили его имя. Оказалось, что его зовут "Рыскающий по горам Дзэнтаро" и что всем в деревне он известен как негодяй.

Услышав от матери, что за него сговорили столичную особу, этот страшный детина обрадовался.

- С хорошим делом нечего мешкать. Сегодня же вечером... - И, вытащив складное зеркальце, он принялся рассматривать свою физиономию, что ему совсем не пристало.

Надо было готовиться к свадебной церемонии. Мать собрала на стол: подала соленого тунца, бутылочки для сакэ с отбитыми горлышками. Затем отгородила соломенной ширмой угол в две циновки шириной, разместила там два деревянных изголовья, два плоских мата и полосатый тюфяк и разожгла в хибати сосновые щепки.

Хлопотала она изо всех сил.

Каково же было горе О-Сан и смятение Моэмона!

"Вот ведь, сорвалось слово с языка, а это, видно, возмездие нам обоим, - думал Моэмон. - Мы старались продлить нашу жизнь, что должна была окончиться в водах озера Бива, и вот новая опасность! Нет, небесной кары нельзя избежать!"

Моэмон взял свой меч и хотел было выйти, но О-Сан остановила его и стала успокаивать:

- Ты слишком нетерпелив. А у меня есть план. Как только рассветет, мы должны бежать отсюда. Положись во всем на меня.

Вечером О-Сан спокойно обменялась с Дзэнтаро свадебными чарками, затем сказала ему:

- Люди меня ненавидят. Дело в том, что я родилась в год огня и лошади.

- Да хоть бы ты родилась в год огня и кошки, в год огня и волка - меня это не тревожит, - отвечал ей Дзэнтаро. - Я ем зеленых ящериц, и даже это меня не берет. Дожил до двадцати восьми лет, а у меня и глисты ни разу не заводились. И вы, господин Моэмон, следуйте моему примеру. Моя супруга столичного воспитания, неженка. Мне это не по нраву, но раз уж я получил ее из рук родственника...

Сказав это, он удобно расположился головой на коленях О-Сан.

Как ни грустно было обоим, они едва удерживались от смеха.

Но наконец он крепко уснул, и они вновь бежали и скрылись в самой глуши провинции Тамба.

Через несколько дней Моэмон и О-Сан вышли на дороги провинции Танго. Проводя ночь в молитве в храме святого Мондзю, они вздремнули, и вот около полуночи во сне им было видение.

"Вы совершили неслыханный поступок, - раздался голос, - и куда бы вы ни скрылись, возмездие настигнет вас. Теперь содеянного уже не исправить. Вам надлежит уйти из этого суетного мира, остричь волосы, как вам ни жаль их, и дать монашеский обет.

Живя порознь, вы отрешитесь от греховных помыслов и вступите на Путь Просветления. Только тогда люди смогут оставить вам жизнь".

"Ну, что бы там ни было в будущем, не беспокойся о нас! Мы, до собственной воле рискуя жизнью, решились на эту измену. Ты, пресветлый Мондзю, изволишь, наверное, знать лишь любовь между мужчинами, и любовь женщины тебе неведома... " Только Моэмон хотел сказать это, как сон его прервался.

"Все в этом мире - как пыль под ветром, что свистит меж сосен косы Хасидати... " Отдаваясь таким мыслям, они все дальше уходили от раскаяния.

Подслушивание о самом себе

Плохое всякий держит про себя: игрок, проигравшись, помалкивает об этом; сластолюбец, не имея средств купить девушку для радости, делает вид, что ему не позволяет этого нравственность. Скандалист не расскажет о том, как его осадили, а купец, закупивший товары впрок, не сознается в убытке.

Как говорит пословица: "В потемках и собачий помет не пачкает!"

Самое ужасное для мужчины - это иметь беспутную жену.

И толки людские, столь неприятные для мужа О-Сан, были заняты лишь известием о ее смерти. Правда, при воспоминании о прежних днях, проведенных вместе, на сердце у мужа становилось горько, но все же он пригласил монаха и справил панихиду по ушедшей.

Какая печаль! Из любимого платья О-Сан сделали надгробный балдахин. Ветер - он тоже непостоянен! - колышет его и навевает новую скорбь.

Но нет в мире существа более дерзкого, чем человек!

Вначале Моэмон даже к воротам не выходил, но постепенно стал забывать о своем положении и затосковал по столице.

Однажды он оделся простолюдином, низко надвинул плетеную Шляпу и, поручив О-Сан жителям деревни, отправился в Киото, хотя никакого дела у него там не было.

Он шел, осторожно оглядываясь, как человек, которого подстерегают враги. Вскоре со стороны пруда Хиросава подкрались сумерки. Лик луны и другой, неразлучный с ним, в водах пруда - это он и О-Сан. И рукав Моэмона стал влажным от неразумных слез.

Остался позади водопад Нарутаки, без счета рассыпающий по скалам белые жемчуга. Омуро, Китано - это были хорошо знакомые места, и он пошел быстрее. Вот он углубился в городские улицы, и тут его охватил страх. Его собственная черная тень в свете поздней луны заставляла замирать сердце.

Достигнув улицы, где жил хозяин, у которого он так долго служил, Моэмон стал потихоньку подслушивать разговоры. Оказалось, что запоздали деньги хозяину из Эдо, наводят справки. Молодежь собралась и обсуждает фасоны причесок, покрой платьев из бумажной материи. И все для того, чтобы понравиться женщине!

Толковали о всякой всячине, и наконец зашла речь о нем.

- А ведь этому прохвосту Моэмону досталась красотка, равной которой нет! Пусть даже он поплатился жизнью, за такое счастье не жалко, - сказал один.

Кто-то добавил:

- Во всяком случае, есть что вспомнить!

Но по словам другого, видимо, рассудительного, этого Моэмона и человеком считать не следовало. Соблазнить жену хозяина! Нет, что ни говори, невиданный негодяй!

Так он осудил Моэмона с сознанием своей правоты.

Моэмон слушал все это, сжав зубы, но - что будешь делать?

"Ведь это говорил мерзавец Даймондзия Кискэ, который всегда радуется несчастью других. Как он смеет так говорить обо мне? Да ведь он мне должен по векселю восемьдесят мэ серебром! Придушить бы его за такие слова!" Но, вынужденный прятаться от всех, Моэмон терпел, как ему ни было досадно.

В это время заговорил еще один:

- Да Моэмон живехонек! Он, говорят, поселился вместе с госпожой О-Сан где-то возле Исэ. Ловкую устроил штуку!

Едва Моэмон услыхал эти слова, как весь затрясся - озноб пробрал его - и пустился бежать, не чуя ног под собой.

Остановившись на ночлег в гостинице Хатагоя в районе Сан-дзё, он, даже не побывав в бане, улегся спать. Как раз в это время проходили мимо собирающие для храма - те, что ходят в ночь семнадцатой луны, и он подал им на двенадцать светильников, молясь о том, чтобы его преступление до конца его дней осталось нераскрытым.

Но мог ли помочь ему, при его заблуждениях, даже сам бог Атаго-сама!

На другое утро, тоскуя по знакомым местам в столице, он отправился к Хигаси-яма, а затем, всячески скрываясь, и в Сидзё-гавара.

В это время возвестили: "Сейчас начнется пьеса в трех действиях, с участием Фудзита Кохэйдзи!"

"Что это за пьеса? - подумал Моэмон. - Посмотрю, пожалуй, а потом расскажу О-Сан!"

Получив циновку для сидения, он занял место позади и с беспокойством оглядывался, - нет ли здесь кого-нибудь из знакомых.

По пьесе, один из героев тоже похищал девушку, и это было неприятно Моэмону, а когда он присмотрелся к тому, кто сидел впереди, то узнал супруга госпожи О-Сан!

Дух замер у Моэмона! Вот когда он поистине занес ногу для прыжка в ад!

Утирая крупные, как горох, капли пота, он выскользнул наружу и вернулся к себе в Танго. И уж после этого боялся Киото как огня.

Приближался праздник хризантем. В доме составителя календарей остановился торговец каштанами, который каждый год приходил из Танго. Рассказывая обо всем, что делается на белом свете, он, между прочим, спросил:

- А что приключилось с вашей хозяюшкой? Всем стало неловко, и ответа не последовало. Наконец хозяин сказал с кислым выражением лица:

- Сгинула...

Но торговец каштанами продолжал: - Бывают же люди похожи! В Танго, возле Киридо, я видел женщину - как две капли воды схожа с вашей супругой, да и молодец этот с ней...

205
{"b":"148253","o":1}