Её тёплое дыхание щекотало кожу в распахнутом вороте рубахи, и я невольно прижимал Эрику всё крепче к себе. Чувствовал, как бешено стучало её сердечко. И снова терял голову от того дивного аромата летнего луга, которым пахла только эта невыносимая девчонка. Это не запах, а какое-то хмельное приворотное зелье!

Ещё пару мгновений назад во мне всё кипело от злости и желания придушить эту бедовую девицу, которая умудрялась найти неприятности, как говорится, в чистом поле. Уже который раз, всего за пару дней, страх за неё захлестнул так, что потемнело в глазах. Как же я боялся не успеть! Чуть разума не лишился, когда услышал её полный ужаса крик.

А потом, когда всё было позади, когда зарубили мы с Рыжим проклятую тварь, на смену страху пришла ярость. И понимал ведь, нет вины Эрики в том, что на неё эта нечисть накинулась, но всё равно взбесился.

Ведь я же ей говорил: «Подожди, вместе пойдём!» – но нет, эта упрямая девица всегда по-своему делает. И вот, что вышло…

Да, я злился так, что зубы скрипели.

Но едва она оказалась у меня в руках, едва я снова вдохнул её пьянящий аромат, как ярость улеглась, присмирела, словно ласковый, послушный пёс, и уже совсем иные мысли и желания завладели мною.

Я старался смотреть на спину идущего впереди Ильда, на рыжее пламя костра, пасущихся лошадей, закатное небо, да хотя бы просто вдаль… Но взгляд так и соскальзывал вниз и тянулся к алым, как спелая малина, губам Эрики, и ещё ниже… к часто вздымавшимся холмикам под тонкой тканью рубахи, расшитой изысканной вышивкой.

И лишь Великому Волку известно, каких усилий мне стоило сейчас удержаться и не нарушить данное слово – наверное, я бы полжизни отдал за то, чтобы повернуть время вспять и не бросаться столь опрометчивыми обещаниями.

Я не понимал сам себя и того, что творилось со мной, но эта обычная с виду девица с первых же мгновений превратилась для меня в какое-то наваждение.

Так меня даже к Ясне не тянуло. А ведь думал, что любить сильнее, чем любил её, я точно никогда уже не буду. Тогда казалось, что без неё дышать не смогу.

Но ведь смог.

Живу. Дышу. А то, что сердце теперь будто в панцирь стальной заковано… Так… кто это видит, кто про это, кроме меня, знает?

И ведь сам себе поклялся, что больше – никогда, никогда на эти уловки не попадусь. Никогда !

А тут вдруг эта девчонка – смешная, бедовая, невыносимая. И все зароки прахом рассыпались.

Что она такое сделала? Как у неё вышло?

Отчего снова так сердце жжёт? Почему рядом с ней кровь закипает? И не так уж важно, от страсти, от гнева или от страха за неё… Важно лишь то, что рядом с ней на время я вновь становлюсь собой – живым, прежним. Это больно, это злит до бешенства, но как же это сладостно.

Вот и сейчас я до безумия жаждал снова впиться в её губы, да что уж там… меня влекли не только они. Пора хоть самому себе в этом признаться.

Зацеловать бы её всю, чтобы растаяла под моими ласками, перестала фыркать, показала бы себя настоящую…

Мне так хотелось верить, что за всей этой бравадой и дерзостью она совсем другая – нежная, ранимая, хрупкая, ласковая, словно маленький пушистый зверёк – котёнок или… скорее, лисёнок. Ведь не просто же так её хочется защищать, оберегать, теплом окутывать, на руках носить…

Я усмехнулся – вот в чём я особенно преуспел, так в том, чтобы таскать её на руках по поводу и без повода.

Ага, и слёзы ещё вытирать. Эти крохотные прозрачные капельки имели надо мной особую власть. Стоило им появиться на её ресницах и щеках, как сердце от боли замирало. Я готов был убить всякого, кто посмел бы её обидеть. Но часто выходило так, что сердилась она на меня самого. И от этого становилось вовсе не по себе.

Я, кажется, уже готов был на всё ради этой почти незнакомой девицы, лишь бы она улыбалась, лишь бы её порадовать, лишь бы от всякой беды уберечь.

Ох, Вир, Вир, хватит! Так нельзя, нельзя! Это всё мы уже проходили.

Хочешь верить, что она другая? Что эти бедовые зелёные глаза, такие чистые, светлые, прозрачные, лгать не умеют? Дурак, какой же ты дурак, Волк!

Ведь она уже столько раз обманула, провела, слукавила.

Но глупое сердце не желало повиноваться рассудку, и неистово грохотало в груди всякий раз, когда я прикасался к этой занозе, когда смотрел в её глаза, слышал её голос или смех. Или чувствовал тонкий аромат, от которого во мне просыпался такой любовный голод, что я мог думать лишь о том, как стащить с моей Лисички одежду и увидеть её во всей нагой красе.

Как раз поэтому я несколько раз заговаривал о том, что брать её с собой в Огненные Земли плохая затея. Наивно надеялся, что меня отпустит, если я не буду больше Эрику лицезреть. Что не видят очи, то и память не хранит.

А она, глупая, решила, что я такой обузе не рад…

Ну, ну! Знала бы ты, Лисичка моя, об истинных причинах.

Хорошо, что с нами Ильд – оставаться с Эрикой наедине я попросту опасался.

Нет, я никогда бы, конечно, не сделал ей зла – как бы я ни желал эту девчонку, как бы ни грезил о ней, никогда бы не тронул силой. Но я страшился сделать что-то такое, что может её напугать, ведь она и так поначалу нас боялась, дичилась, подвоха ждала. И если я вдруг дам волю своим рукам или снова сунусь к ней с поцелуями, хрупкое доверие будет разрушено в одно мгновение. А я так боялся его потерять!

Ох, Вир, Вир! Пропал ты, братец!

***

Вир

Так я и нёс нашу Лисичку до самого костра. Надо заметить, попыток вырваться она больше не делала.

А я… когда, наконец, бережно опустил её на расстеленный на траве плащ, с трудом заставил себя разжать объятия. Ух, как же мне не хотелось её выпускать из своих рук! Всё внутри так и противилось этому. От живого тепла Эрики так сладостно было, и увяз я в этом тягучем меду – не оторваться.

Чудн о … Вроде, вот такая она колючая, на язык острая, с гонором, а душу согревает, как домашний очаг в непогоду. Так и хотелось остаться с ней рядом, поближе…

С этим наваждением нужно было что-то делать, и я нарочно отошёл подальше, сел напротив, по другую сторону костра. Будто отжечь пытался те невидимые путы, что меня к ней тянули.

Правда, тут же пожалел об этом. Под строгим взором Рыжего Эрика мигом поникла, как нежный цветочек под жарким солнцем.

Ильд он, конечно, добряк и балагур, но правой рукой князя ведь тоже непросто так стал. Когда нужно, умеет посмотреть так, что сразу мечтаешь провалиться сквозь землю.

Вот сейчас взгляд был именно таким. И мне захотелось немедленно спрятать Эрику за своим плечом, хоть и понимал, что Лис всё верно делает – надо, чтобы она раз и навсегда поняла, всё это не шутки и не игры.

– Эрика… – сурово начал Ильд, дождался, пока она взгляд подняла, и продолжил: – Вир, конечно, погорячился немного…

Что?! Я аж вскинулся. Погорячился? Да я ещё мало эту егозу отчитал, пожалел бедовую, слёзы её снова видеть не хотел!

Впрочем, через мгновение я понял, что Рыжий, собственно, со мной согласен.

– Но так-то он всё верно сказал, – продолжил наш бравый форинг, – и я тоже повторюсь. Отходить от нас больше и на шаг не смей! Если, конечно, хочешь в живых остаться… А нам бы вот, знаешь ли, хотелось тебя живой и здоровой в Огненные Земли доставить. Так что, будь добра слушаться! Тракт – это тебе не тропинка в родном селении, а лес – не сад возле дома. И верить первым встречным тут никак нельзя. Ясно?

Эрика тяжело вздохнула, опустила глаза, пристыженно покраснела и понуро кивнула.

Не скажу, что я этому виноватому виду поверил… Она и прежде обещала послушной быть и осторожной, а толку-то!

Ну, хорошо, хоть спорить с Рыжим не стала. Может, и желала что-то сказать в свою защиту, но так и не отважилась. Да, совестить Ильд умел мастерски. Мне, конечно, было жаль Лисичку, но иначе до неё, видно, такие простые вещи не донести.

– Ты почему сразу нас не кликнула, когда эту гадину приметила? Почему обратно не прибежала? – продолжал пытать нашу Лисичку Ильд.