— Я, правда, больше так не буду, честное слово, котик, не обижайся, пожалуйста.

Я поджал губы ещё сильнее и дёрнул подбородком. Сейчас у меня была самая главная задача: добиться того, чтобы Карина перестала шарахаться от меня, чтобы Тим перестал истерить, а Лидочка — плакать. Это было во главе всего, а на все остальное мне было, если честно, наплевать. Тем более на эту дуру.

Я ничего не сказал, развернулся и пошёл к выходу. Я ещё пару метров слышал, как вслед за мной звонко стучали каблуки, но когда я толкнул дверь наружу, все смолкло.

Я оказался в тишине вечерней улицы и вздохнул, посмотрев в темнеющее небо. Однако, как интересно все складывается.

Любопытно, а Карина вообще собиралась мне говорить про третью беременность или хотела потихоньку решить вопрос самостоятельно? И главное, почему она медлила? Почему она не говорила? Неужели она считала, что я не имею права об этом знать?

Я вздохнул. Посмотрел на машину и сделал шаг вперёд. Прыгнул в тачку, выехал с парковки и втопил газу. Надо было вернуться домой. Надо было довести дело до конца, успокоить Карину и сделать по максимуму все, чтобы выбор она приняла в пользу того, что надо рожать. Я не хотел не подвергать её опасности, ни уж тем более никогда бы не сказал о том, что нужно прервать беременность. Мы сейчас в том возрасте, когда у нас есть возможности, у нас есть здоровье. Почему не родить ещё одного ребёнка?

Проезжая мимо цветочного, я притормозил, а потом подумал, что это на самом деле какая-то пошлая банальность: после новостей про измену завалиться домой с букетом цветов, но все же пересилив циника внутри, я остановился и заглянул в бутик. Выбрал букет белых роз. Попросил не завязывать их в дешёвую целлофановую упаковку, а завернуть в простую крафт-бумагу. Карина не любила вот этого всего: этих ленточек, синтетической этой мишуры и хрустящих оболочек. Если честно, она и розы-то любила, скажем так, от того, что не было возможности всегда покупать садовые либо полевые цветы.

Когда я почти добрался до дома, меня вдруг охватил какой-то непонятный мандраж.

Я понимал, что надо все исправить.

Я понимал, что надо расставить все точки над «I» с моей глупой, дебильной влюблённостью, но даже не в женщину, а в состояние. Когда лёгкость в теле, когда мысли о звонках.

Я очень хотел бы такое испытывать в отношении жены. И вполне возможно, именно сейчас я как раз это испытаю, потому что сам все разрушил. Теперь мне надо сделать так, чтобы все заново отстроить. И ведь как интересно получается, что за столько лет брака у меня не было желания завести семью с кем-то другим, кроме Карины. Но последнее время какое-то равнодушие в семье сыграло со мной злую шутку. И поэтому, ощутив эйфорию влюблённости в эмоции, я сделал неправильный выбор.

Я посмотрел на время и понял, что надо прекращать сидеть, медитировать и подняться в квартиру. Детям скоро ложиться спать. Точнее, они уже должны быть в постели, но вместо этого Тим наверняка рвёт и мечет, а Лида плачет, и сверху всего этого беременная, расстроенная, испуганная Карина.

Я вышел из машины и всю дорогу до квартиры составлял в голове речь, что я скажу жене.

Когда я приблизился к двери, то все было подозрительно тихо.

Мне почему-то казалось, что Карина будет рвать и метать, и все равно добьётся того, что выйдет из дома, но хорошо, что я успел.

Я открыл тихо дверь. Потянул её на себя.

Света в коридоре не было, поэтому глаза с непривычки наткнулись на непроглядную темноту.

Я только сглотнул и занёс ногу для шага вперёд, но в этот момент из темноты на меня вылетело что-то здоровое и безумно тяжёлое.

Я резко отшатнулся назад, стараясь удержать в руках цветы. И только когда отступил на пару шагов, понял, что в меня прилетело моим дорожным чемоданом, полностью набитым шмотками. Сбоку даже висел насмешливо, словно язык, кончик галстука.

Карина, пылая от злости, с бешеными глазами, в которых плескалась ярость, шагнула на лестничную площадку, дёрнула дверь на себя.

И ударила ей по косяку.

В кромешной тишине прозвучало несколько чётких поворотов замка и финалом — щелчок внутренней задвижки.

— Карин, ты что делаешь? — рявкнул я.

В косяк мне раздалось тихое и злое.

— А ты думал, что можешь запирать меня? Нет, мы можем запереться и сами, а ты проваливай, вместе со своим чемоданом, своими носками и цветами!

Карина

Я зло дёрнулась к двери и ударила по полотну кулаком. Тут же взвыла от того, что боль прострелила все вплоть до локтя. Я закусила губы, не веря в то, что сделал Валера, как он мог так с нами поступать, как он мог Тима втянуть в это?

Я прикрыла глаза, понимая, что мне сейчас надо будет зайти в спальню и поговорить с сыном.

Я выдохнула, прижала ладонь к животу и закусила губы от отчаяния.

Такая глупость. Еще какое-то время назад я была так счастлива от того, что внутри меня зародилась новая жизнь, а теперь…

А теперь я должна была признать тот факт, что ничего не было. Сделать вид, как будто бы ничего у меня никогда не зарождалось.

Я тяжело шагнула в сторону спальни. Прикоснулась кончиками пальцев к стене, ощущая, как обои царапали кожу.

Я зашла в комнату и увидела Тима, который сидел и лохматил волосы.

— Малыш, — тихо произнесла я. Тим вскинул на меня глаза, в которых плескалась ярость на уровне зрачков.

Он понял все без вопроса.

— Чуть больше месяца назад он приехал меня забирать с тенниса, — дрожащим голосом начал Тим. Он был таким большим, таким взрослым, и одновременно у него оставалось что-то такое, чисто ещё детское, например, обида. Сын прикусил губы, тяжело задышал, пальцы сжались автоматически в кулаки. Лида шмыгнула носом и попыталась обнять Тима за руку, но сын был в таком состоянии, что даже не реагировал. — Он разговаривал по телефону, я сел в тачку, он её завёл, и у него синхронизировался мобильник, и через радио я услышал: «Котик, милый, ну, может быть, мы увидимся?».

Последнее Тим произнёс чванливым капризным голоском, верно пародируя Снежану.

— Отец, когда понял, что произошло, тут же бросил трубку, посмотрел на меня, я посмотрел на него. Мы молча ехали до центральной площади. Он остановился и сказал мне, что я не должен об этом думать и вообще брать это в голову. Я тогда спросил, правда ли, что это какая-то другая телка? Правда ли, что получается, мама ничего не знает, и вы, наверное, разойдётесь, тогда… — Тим не выдержал, шмыгнул носом. А я сделала шаг вперёд. Я боялась к сыну прикоснуться, потому что он мог посчитать, что я его жалела, а жалость его очень сильно унижала, поэтому я села перед ним на колени и просто смотрела на него снизу-вверх, чтобы он понимал, что я не враг ему, и точно я его не буду жалеть по-человечески, но как мать я буду готова и рада его обнять. Лида, увидев меня, тихо вздохнула и сползла с кровати, присела рядом со мной, стараясь прижаться как можно сильнее. Ее тонкие пальчики обхватили мою руку. — А он сказал, что все это дерьмо, и чтобы я не обращал на это никакого внимания. Мам…

Тимофей вытер запястьем нос и отвёл глаза.

— Он типа сказал, что это какая-то тупая телка с обеда и хер знает, как она узнала вообще его номер телефона, и что он только тебя одну любит и никогда вы не разведётесь. Я же не тупой, я все понял и начал орать, — Тим ударил по подушке так, что она свалилась и упала между кроватью и тумбочкой. Я тихонько протянула руку и погладила сына по коленке. Он никак не отреагировал.

— Тим, все хорошо…

— Он сказал, чтобы я не думал тебе говорить и портить настроение, потому что типа это ничего не значит, потому что он настоящий мужик, и он своё слово всегда держит, а ты только расстроишься. Ты только напугаешься. Он взял меня на то, что я, как настоящий мужик, должен брать ответственность на себя. Типа если ты расстроишься, это я буду виноват, — сын зло посмотрел на тумбочку, где стояли цифровые рамки с нашими семейными фото, и в его глазах полыхнула ярость. Он был сыном своего отца, непримиримым, достаточно категоричным. — Я реально не хотел, чтобы ты расстраивалась, мам…