Мне так хотелось родить этого ребёнка.

Я так хотела его увидеть.

Но все шло не по плану, все шло совсем плохо.

И да, свекровь моя права, это я виновата в том, что Валера так поступил. Будь во мне больше смелости, будь во мне больше энергии, мозгов, он бы никогда не посмел даже подумать о том, чтобы гулять от меня, поэтому во всем была права его мать. Это я довела ситуацию до абсурда. Это я дождалась, когда его любовница в наглую придёт в мою жизнь и растопчет её. Из-за того, что я не могла сейчас родить ребёнка, я тоже винила только себя.

— Маленький мой, хороший, Христа ради тебя прошу, прости меня, хоть когда-нибудь, — просила я прощения у своего маленького ребёнка, уже зная, что через пару недель я останусь одна…

Карина

Ключ в замке провернулся, когда время было чуть больше восьми вечера. Я взяла себя в руки, оттолкнулась от кровати и села на ней, вытерла солёные от слез щеки ладонями и тяжело вздохнула. Спустя секунду по квартире раздался топот детских ножек, Лидочка бежала и верещала:

— Мама, мама, мама, папа мне все рассказал, папа мне все показал, мама! — в голосе дочери было столько живой радости, что я не могла сообразить сразу, что именно Валера ей мог рассказать и показать.

Я просто оттолкнулась от постели и быстро заглянула в ванную, включила кран, обтерла лицо холодной водой. В этот момент дверь ванной распахнулась, и на пороге появилась Лидочка.

— Мама, папа сказал, что у нас будет самая большая квартира, а ещё, что, может быть, мы очень скоро туда переедем. Мама, ты понимаешь это, мама, надо собирать вещи! — Лида была такой вдохновлённой, воодушевленной, что даже не обратила внимания на моё состояние. Я воспользовалась этим и, присев на корточки, обняла её, поцеловала в щёчку, сказала:

— Хорошо, мы обязательно с тобой это обсудим чуть позже.

Лида кивнула, потянула меня за волосы, притянула к себе и поцеловала в нос, потом развернулась и побежала в свою спальню.

Я застыла, ожидая, когда в спальне появится Валера, его тяжёлая поступь была для меня как отчёт. Он зашёл в комнату и стал рассматривать её. Я видела буквально край из того, что мне было доступно в открывшейся двери ванной.

— Что ты ей наплёл? — спросила я тихо.

— Я сказал ей правду, что мы скоро будем переезжать в большую квартиру, — холодно ответил Валера, и у меня по коже побежали мурашки. Мне казалось, муж меня специально таким образом доводил. Знал ведь, как сейчас нам всем непросто, и все равно бил в одну и ту же точку.

— Никуда мы не переедем, Валер.

— Мы это ещё посмотрим, Карина, — заметил муж и прошёл к кровати, присел на край, откинув одеяло.

— А не на что смотреть. Твоя любовница чуть не угробила меня и самое главное — твоих детей, но ей это все сошло с рук. Ты даже не написал заявление.

Валера склонил голову к плечу и усмехнулся.

— Как же ты плохо обо мне думаешь, дорогая… Все прекрасно уже давно решено без тебя. Эта идиотка малохольная, не приблизится к тебе больше. Я умею быть жестоким, когда надо, поверь мне.

— И в чем же выразилась твоя жестокость? — меня трясло. Я понимала, что такие ответы меня не устраивают и что, вероятнее всего, я все равно напишу заявление на его Снежану, потому что мне не хотелось, чтобы это сошло ей с рук. А ещё я просто переживала, что оставшись безнаказанной сейчас, она потом может совсем потерять какие-либо границы, и следующее её появление возле меня может оказаться просто фатальным. В этом вопросе я сейчас не доверяла Валерию.

— Ты хочешь узнать, что произошло? Ну, начнём с самого элементарного, она оплачивает все страховки, все ремонты по дтп, а потом... Уже все равно работает юрист в направлении того, что это была не спонтанная авария, это было целенаправленное нападение, так что не надо считать меня мягкотелым моржиком, которому один раз девка улыбнулась, и он голову потерял. Ты прекрасно знаешь меня, ты столько лет со мной, и ты уже должна понимать, что я от улыбок не теряю ничего.

Меня затрясло, я сдавила пальцы в кулаки.

— Да, ты голову теряешь от нечто большего, — намекнула я холодно на то, что у Валерия и Снежаны была какая-то особая, личная жизнь, после которой он посчитал, что может подвинуть границы нашего брака, и Валера этот намёк понял. Ему он не понравился, он цокнул языком. И, оттолкнувшись от кровати, встал, сделал два шага до меня, приблизился. От него пахло теплом, солнцем, солью и кофе. Сводящий с ума аромат. Тот, который можно было ловить губами. У меня перед глазами все поплыло, и я зажмурила их, чтобы просто вырваться из этой неги, которая была в моих воспоминаниях.

Ненавидела его, сейчас я ненавидела его сильнее всего, потому что любила до боли, до страха, до затянутых тьмой глаз. А он так поступил, и тем острее я ощущала это предательство сейчас, накануне того, что мне надо было сделать аборт, и тем ярче я ощущала эту боль.

— А я смотрю, ты времени зря не теряешь, — с сарказмом произнёс муж и сделал шаг вперёд. Еще ближе, что я упёрлась сложенными на груди руками в его торс, но не подумала пошевелиться. Валера слегка наклонился ко мне, навис надо мной, взмахнул рукой, цапнул кончиками пальцев прядь у виска, отвёл её за ухо. — Я смотрю, у тебя и ухажёр появился…

Сейчас в его голосе было столько злости, что моё сердце истерично взвизгнуло и стукнулось о ребра. Я хотела, чтобы ему было больно, так же, как и мне. Поэтому, спрятав улыбку, я склонила голову к плечу. Провела языком по губам, ощущая солоноватый, немного металлический привкус. Вздохнула полной грудью, стараясь разобрать все частицы аромата мужа.

— А как же твоё люблю до гроба? А как же твоё, что только я — твоя душа? — ядовито передразнил меня муж. У Валеры в глазах блеснуло темное пламя, которое бывало редко, оно просто губило все, что рядом, подчиняло. Но я не намерена была сдаваться.

Я сделала шаг вперёд, упёрлась своей грудью в его, пристала на носочки, положила ладони ему на плечи и, дотянувшись до уха, тихо прошептала:

— А я просто влюбилась, Валер…

Валера

Если она хотела сделать мне больно, у неё это получилось.

Меня сейчас откатило на несколько недель назад, как раз, когда я ляпнул эту фразу.

Я каждой клеточкой своего тела ощутил, насколько было горько, больно от этого предательства.

Вот не зря мне всю жизнь говорят, что язык у меня бежит вперёд дела. Вот не зря я сам за собой замечал, что мне надо быть терпимее к людям. А сейчас Карина мне воочию показала, как это — быть мной, как это — смотреть в свои глаза, затянутые злостью.

Нарочно она хотела сделать это или нет, но я ощутил, как у меня внутри поднялась злость: как это она может любить кого-то кроме меня, как это её может привлекать кто-то кроме меня, она же моя жена. Она же столько лет была со мной.

Только со мной.

— Больно, — сказал я тихо.

— Я рада, — выдавила без эмоций Карина и сделала шаг назад. Я резко ощутил холод, исходящий от неё. Мне почему-то показалось, что она замерзает изнутри, и этот холод — он был ненормальным, он был слишком настоящим, слишком живым, и мне показалось, что я ощутил нечто страшное. Мне показалось, что в её сердце этот холод сидит уже давно, и сейчас она просто дала ему выход.

— Радуйся, я считаю, ты имеешь на это полное право. Я считаю, что я это заслужил.

Я говорил серьёзно, я говорил без тени насмешки, но Карина не оценила. Она развернулась и сделала шаг в сторону. Она была слишком не такой. Мне казалось, как будто бы у неё вся кожа посерела, мне казалось, как будто бы она кого-то похоронила.

И это пугало.

Я не знал, что произошло в моё отсутствие, я специально не стал оставаться, давая возможность Карине самой сделать выбор. Я понимал, что она сделала правильный выбор. Она никуда не уехала, она не стала общаться с этим Айдаром, но почему я ощущал исходящую от неё боль? Неправильную боль, не боль от моего предательства, а другую… Более давящую, более саднящую.