Последнее сын сказал гнусаво.

— И когда сегодня она появилась, я подумал, что это скорее всего она. Но отец же, типа, дал слово, что у него ни хрена с ней не было, и я просто ждал, когда он приедет и все объяснит. Я не хотел тебе говорить.

Тим тяжело вздохнул и глубоко шмыгнул носом.

Я ненавидела Валеру за то, что он заставил ребёнка испытать такой стресс. Это неправильно — перекладывать ответственность с себя на сына.

— А потом ты сказала про развод, я понял, что ни хрена, значит все плохо, типа он спал с этой тёлкой.

— Тимофей, малыш…

— Я не малыш, я все понимаю, мам, у нас в классе, блин, у половины нет отцов. Я все понимаю, и мой оказался ни хрена ничем не лучше. Он такой же слизняк, как и остальные. Я ему поверил.

Я тяжело вздохнула и попросила:

— Иди ко мне…

Тим шмыгнул носом, качнул головой, он же взрослый и совсем не будет поддаваться эмоциям, но потом все же сполз с кровати, сел напротив и уткнулся мне лбом в плечо.

Я обняла его. Лида пролезла между нами, схватила его за руку.

— Тимочка, Тимочка, любимый мой, не расстраивайся, — прошептала она. Я запустила пальцы в волосы сына и прошептала следом:

— Не расстраивайся, ничего плохого ты не сделал. Это только наше с папой. Для вас ничего не будет меняться. Так получилось, но тебя и Лиду папа любит очень сильно…

— В жопу его любовь, мам, — дрогнувшим голосом сказал Тим, я ощутила, как у меня по платью на плече расползлось мокрое пятно.

Тим не выдержал.

Спустя полчаса, когда сын наконец-то успокоился, я смогла начать думать логически. Он запер нас в квартире и, значит, выйти мы не сможем. Если сейчас звонить и вызывать службу экстренного открывания замков, я дольше прожду и, скорее всего, Валера успеет вернуться. Тим ходил злой по залу и шмыгал носом. Лида, как привязанная, ходила за ним и пыталась схватить его за руку.

— Мы, наверное, никуда не поедем, Тимофей, — сказала я тяжело и развернулась в сторону гардеробной. Сын вскинул брови. И произнёс категорично:

— Я с ним не останусь.

Я кивнула, принимая к сведению такую реакцию сына. А потом подумала, а почему я должна куда-то уезжать, почему я должна с двумя детьми куда-то ехать, где-то прятаться? Если так рассудить, то мне, ничего не понимающей в госзаказах, вообще не упёрся его бизнес. Значит, я все равно буду получать свою долю пятидесяти процентов от имущества в виде недвижки. Так почему я должна куда-то уезжать?

Я залетела в гардеробную, выхватила с полки его здоровый чемодан и стала пихать туда шмотки: вперемежку рубашки с носками, с трусами. Мне надо было просто вышвырнуть к чёртовой матери все напоминания о Валере и уже потом холодной головой начать думать.

Когда в двери повернулся ключ, я была готова.

К этому времени Тим и Лида уже были в кровати, и если дочка спала, то Тим все ещё зло пыхтел.

Я дождалась, когда Валера откроет дверь ровно настолько, чтобы швырнуть в него чемодан с ноги.

Муж был ошарашен.

Белые лепестки роз рассыпались по лестничной клетке.

Я с силой схватила за ручку дверь и дёрнула на себя, при этом успев крикнуть:

— А ты проваливай вместе со своим чемоданом, своими носками и цветами!

Дверь хлопнула.

Я резко повернула все задвижки. И задрожала всем телом.

Прощения никакого не будет.

Утром я подам на развод.

Карина

Я отшатнулась от двери и кончики пальцев закололо.

Я никогда не думала, что кто-нибудь меня сможет довести до такого, что я наплюю на все нормы воспитания, что мне будет абсолютно безразлично чужое мнение.

В дверь грохотнул удар. Я вздрогнула понимая, что Валера просто так не уйдёт. А Лидочка почти уснула, и если это повторится, сейчас выйдет Тим и снова начнётся скандал.

Я дёрнулась в сторону, схватила со столешницы мобильник, набрала мужа.

— Уходи, — сказала я холодно и максимально чётко.

— Ты что творишь, Карина, пусти меня, я — твой муж и отец твоих детей, — нервно, зло выдал Валера и снова прозвучал удар по двери.

— Прекрати долбиться. Лидочка почти уснула, не буди её, — прошептала я в трубку, стараясь не выдать своего беспокойства и своей нервозности.

— Карина, твою мать, пусти меня. Ты слышишь меня? Я не буду никуда уходить. Это мой дом. Это моя семья. Почему ты меня выгоняешь?

— Наверно, потому что у тебя есть любовница. Наверно, потому, что сын целый месяц был вынужден врать. Наверно, потому, что твоя любовница пришла и сказала, что ты живёшь со своей семьёй тупо из-за того, что у тебя двое детей…

— У меня не двое детей. У меня будет трое детей, — зло выдал Валера, и у меня внутри что-то дрогнуло. Он ей не поверил. Он точно знал, что беременна я. — Что ты молчишь, Карин? Ты думала, я поведусь на это? Я не последний дурак. Это раз и два. Я не врал, когда говорил, что от меня может быть беременна только моя жена.

— Я не хочу ничего слышать про то, кто от тебя может быть беременным, — сказала я, испытывая неимоверную дрожь по всему телу, и совсем нетипичные всполохи огня в крови.

— Карина, прекрати, открой дверь, мы с тобой поговорим. Мы все обсудим…

— Валер, уезжай, ты делаешь только хуже. Ты пугаешь детей своими разговорами. Ты унижаешь меня. Ты заставляешь думать меня о том, что ты женился на никчёмной, никому не нужной девочке из училища.

Слова давались с трудом, потому что при них меня откидывало назад в то время, когда я видела, как ко мне приезжал взрослый парень, уже отслуживший. И довольно серьёзный. Я помнила его глаза, которые сначала презрительно наблюдали за мной, потом снисходительно, и только дальше я смогла в них разглядеть интерес. И он был не таким, как у парней моего возраста, как до этого был у одноклассников. У тех взгляд был маслянистый, неприятный такой, который пачкал. Валера смотрел на меня глазами взрослого мужчины, оценивая, наслаждаясь. От этого я очень сильно смущалась.

— Карина, открой дверь, — шёпотом прозвучал голос мужа. Мы с тобой должны все обсудить. Ты должна понимать, что кроме тебя для меня никто не важен.

— Ты сказал, что влюбился…

— Карин, это влюблённость в эмоцию, эмоция новизны, эмоция эйфории, но ничего более, это не другая женщина.

— Валер, я не хочу с тобой говорить. Даже сейчас мне трудно с тобой говорить, потому что я понимаю, что этот разговор ни к чему не приведёт, кроме как к очередному витку упрёков в том, что я тебе чего-то недодала. А я тебе всего отдавала в меру своих возможностей, скажу тебе больше, я почти весь наш брак думала, что ты меня любишь намного меньше, чем я тебя, и в желании заслужить твою любовь, своей я отдавала в разы больше. Я соглашалась на что-то, что не всегда меня радовало. Я поступалась своими желаниями, своими принципами, лишь бы тебе было комфортно. И честное слово, я очень старалась быть хорошей женой, и сейчас эта хорошая жена поняла, что все годы стараний прошли впустую, и поэтому нет смысла дальше выигрывать эту лотерею у судьбы. Поэтому я не открою тебе дверь. Уходи.

Это безумно больно в один момент разочароваться в человеке. Я понимала, что будет ещё дальше разочарование, скорее всего, слезы. Я испытаю безумно много чувств, которые засядут в голове острыми воспоминаниями, стирающими все прошлое.

Это будет суд. Это будет раздел имущества. Это будет вопрос того, с кем будут жить дети. Я не была уверена, что муж поступит благородно и скажет — забирай все, забирай детей, а сам уйдёт тихо в закат.

Нет.

Валера будет бороться до последнего.

— Карин, не заставляй меня вынести эту дверь к чёртовой матери. Ты же знаешь, что я могу это сделать.

— Я знаю, что ты можешь это сделать, Валера, но ты не хочешь этого делать. Я уверена, ты не хочешь поднимать шум ночью на нашем этаже, чтобы все соседи потом тыкали на тебя пальцем. Ты же очень остро воспринимаешь насмешки, обсуждения. Ты не хочешь создать суету и новый виток истерики сына. Ты же не хочешь снова увидеть слезы дочери.