Генри ненавидел Потомков больше всего на свете не без причины.

Когда он был младенцем, его мать подхватила редкую болезнь, излечимую лишь травой, произрастающей в Монтиосе. Смертных не допускают в то уединенное горное королевство, но отец Генри попросил разрешения посетить его. Он даже рискнул должностью королевского курьера, умоляя короля о дипломатической помощи.

В просьбе ему отказали безо всяких объяснений, что обрекло мать Генри на смерть, которой могло бы и не быть. А в душе Генри навсегда отпечаталась ненависть к Потомкам.

Как я могла сказать Генри, что Орели, которая была ему второй матерью, продала этим чудовищам свою жизнь?

Как я могла сказать Генри, что моя мать, вероятно, исчезла по воле короля? Или что, возможно, принц Лютер убил ее, чтобы сохранить свою тайну? Или, по еще одной версии, что она сбежала, чтобы не выполнять договоренность, вынудив меня занять ее место?

Я даже не знала, который из вариантов устроил бы меня саму.

— Ди, твоя мать вернется домой.

— Да, знаю. — Я растянула губы в улыбке, благодарной, но не искренней.

А если мама таки вернется домой, что тогда? Станет пожизненной рабой короля? Будет казнена за нарушение договоренности? Если мама жива, ей лучше никогда не возвращаться в Люмнос.

Нет, это я сказать Генри точно не могла.

Генри подвел своего коня к моему, потянулся ко мне и взял за руку.

— Не могу объяснить, но я… я просто знаю. Знаю, что твоя мать жива и что она вернется. Я молился Старым Богам, и они велели мне верить.

Упоминание запрещенных Старых Богов заставило меня нервно оглянуться через плечо.

— Осторожнее, Генри, если кто-нибудь подслушает, как ты…

— Неужели?! — Он криво усмехнулся. — И это говорит девушка, нарушившая все законы Люмноса?

— Не все. — На лице у меня наконец появилась самодовольная улыбка. — Только забавные.

— Оскорбление оккупантов тебя не забавляет?

— Не настолько, чтобы идти на казнь. Оно того не стоит. И говори тише, ладно?

— Помнится, ты считала, что оно того стоит, когда мы улучшали статую Люмнос, которая стоит у рынка.

Вспомнив тот случай, я усмехнулась. В тринадцать мы глухой ночью выбрались на улицу, чтобы освятить статую богини — покровительницы королевства абсурдным способом, на который способны лишь два неадекватных подростка.

— Ну что тут скажешь? — спросила я с манерной медлительностью. — Усы, которые мы ей нарисовали, весьма подчеркнули красоту ее глаз.

Генри запрокинул голову и расхохотался, а мои губы сильнее изогнулись в улыбке. Давненько мы с ним не чувствовали себя такими беззаботными.

— Ты опасная девушка, Беллатор.

— Была опасной девушкой. Сейчас я серьезный взрослый человек, профессионал.

— Нет, ты по-прежнему опасная девушка. Не думай, что я не слышал про шорох, который ты навела вчера во дворце.

Моя улыбка мгновенно погасла. Я отдернула руку и положила ее на луку седла.

— Где ты это слышал?

— Если верить сплетням, а мы знаем, что городские сплетни никогда не врут, — с улыбкой съязвил Генри, — наследная принцесса едва не откинулась, но ты воскресила ее травками и парой повязок.

У меня свело живот.

— Принцесса потеряла немного крови и почувствовала головокружение. Ничего особенного не случилось.

Я снова солгала, но на этот раз по веской причине. У меня ладони зудели от воспоминаний о странном покалывающем свете.

— Неужели? А Потомки, похоже, решили, что дело серьезное.

Я резко повернула голову к Генри:

— Кто так сказал?

— Это просто сплетня. — Генри взглянул на меня с любопытством. — Почему ты была во дворце? Я думал, все связанное с Потомками под запретом.

Я пожевала нижнюю губу, ощущая сильное чувство вины за все, что скрывала от него, единственного человека, от которого у меня никогда не было секретов.

— Наверное, я возьму на себя обязанности, которые мама выполняла во дворце. И пожалуйста, избавь меня от нравоучений: я уже все слышала от Моры.

Возникла долгая пауза: Генри переключил внимание на дорогу и крепко задумался.

— Хорошо, — наконец проговорил он.

Я нахмурилась:

— Ты не считаешь, что это плохая идея?

— Ты надеялась, что я стану тебя отговаривать?

Я не знала, что ответить. Наверное, я и сама не знала ответ.

— Понимаю, почему твоя мать так долго тебя от них прятала, — проговорил Генри. — Потомки опасны. Они заботятся только о себе и уничтожат все, что сочтут угрозой. Вспомни, что они сделали с младенцами-полукровками, — для них даже дети не святое.

Я содрогнулась, вспомнив бессмысленную бойню, учиненную по королевскому указу о размножении.

— Но спрятать тебя не значит защитить навсегда. Чтобы одолеть врага, нужно его сперва узнать, причем близко. И лучше всего сделать это в его собственном доме.

От холодного расчета в голосе Генри по спине у меня побежали ледяные мурашки. Он разговаривал, скорее, как солдат, готовящийся к войне, чем как беззаботный забавный парень, рядом с которым я выросла.

— Ты слишком много общаешься с командиром, — немного нервно поддразнила я.

— Этому меня не твой отец научил. Этому меня научила твоя мать.

Я открыла рот, чтобы узнать больше, но Генри глянул на солнце, садящееся за горизонт, соскочил с коня, и его шаги громко захрустели по тропке. Он взял поводья обоих коней и направился в лес разбивать лагерь на ночь.

***

Трудно сказать, как долго я простояла, глядя на языки пламени, скачущие в пылающем костре. Генри ушел за хворостом, оставив меня кипеть в тишине.

Я очень злилась.

Злилась на отца за то, что вел себя так, будто мамино исчезновение — сиюминутная заминка. Злилась на маму за то, что пошла на глупую договоренность.

Злилась на себя за то, что выпустила жизнь из-под контроля, вместо того чтобы упереться рогом и требовать правду, пока у меня еще была такая возможность.

Но больше всего я злилась на гнусного принца-Потомка.

Сделка между королем Ультером и моей матерью, заключению которой он способствовал, была кабальной до невероятного — пожизненная служба в обмен на четыре года обучения Теллера. Так Потомки и действуют: они забирают и забирают, присваивают все ценное, а потом требуют безусловной благодарности от бедных людей, которых обокрали.

Именно так они поступили с Эмарионом. Словно вирус, Потомки поразили некогда процветающее королевство, проникли в наши дома, в наши религии, в наши города и в наши университеты, только чтобы возродиться из пепла Кровавой войны и изгнать смертных из мест, руками смертных построенных.

А что они сделали с моей семьей?!

Чем сильнее я заводилась, тем больше ненавидела Лютера. Я презирала его. Я хотела, чтобы он долго и мучительно страдал.

Своими чувствами я не гордилась. Любой хороший целитель должен думать о том, как облегчить страдания, а не вызывать их.

С другой стороны, я ведь не выбирала путь целительницы. Его для меня проложили… моя мать, обстоятельства и отсутствие других приемлемых вариантов.

Иногда я мечтала отправиться в Мерос, найти работу на корабле в одном из его шумных портов и уплыть на нем в Святое море, чтобы увидеть мир.

А иногда я представляла, как смело отправлюсь в темные проулки Умброса, вкушу все возможные пороки и научусь подчинять себе мужчин всеми возможными способами.

Я даже подумывала поступить на службу в армию Эмариона, чтобы заполучить шанс оставить след в мире за пределами нашей крохотной непримечательной деревушки.

Где же моя благодарность? Я получила навык, чтобы не остаться голодной. Я никогда не буду одинокой, потому что у меня есть семья. А еще мне ничего не угрожает, и врагов у меня нет. Если научусь соблюдать правила, то проживу хорошую, долгую жизнь. Безопасную жизнь.

Так почему же от одной мысли о безопасной жизни мне хочется рвать на себе волосы?

Я настолько растворилась в упаднических мыслях, что приближение Генри услышала лишь за секунду до того, как он обнял меня за талию. Его теплое крепкое тело прижалось к моей спине.