Лев сразу покачал головой.

— Не пойдет. Нам нужна доступность для населения и связь с городской инфраструктурой.

— Второй вариант, район Струковского сада. Центр, красота. Но место тесное, участок небольшой. Расширяться будет некуда.

— Нам нужно пространство, — уверенно парировал Лев. — Мы строим не одно здание, а целый комплекс: научные корпуса, клинику с стационаром, поликлинику, общежитие для сотрудников, свой экспериментальный завод. Это город в городе.

— Тогда, возможно, вас заинтересует третий вариант, — Потапов ткнул пальцем в точку ближе к географическому центру города. — Пустырь. Сейчас там бараки и сараи, несколько ветхих строений под расселение. Но место перспективное. Транспортная развязка хорошая, ближе к центру, чем Безымянка, и места достаточно.

Лев внимательно изучил карту. Именно то, что нужно. Он посмотрел на Сашку, тот одобрительно кивнул.

— Этот вариант выглядит предпочтительнее всех, Иван Сидорович. Именно то, что нам нужно. Мы создаем ведущую клинику с экстренным приемом. Время доставки больного: фактор выживания. Этот участок идеален.

— И нам нужен будет свой, толковый человек от горкомхоза или облисполкома на ОМТС, — встрял Сашка, намазывая масло на кусок хлеба. — Стройка большая, снабжение ключевой вопрос. Чтобы и цемент был, и арматура, и окна вовремя подвозили. Я со своей стороны буду координировать из Ленинграда, но здесь нужен свой, местный «двигатель».

— Это решаемо, — Потапов сделал пометку в блокноте. Затем к разговору подключился приглашенный главный архитектор города, Петр Алексеевич Крутов, худощавый, педантичный мужчина в очках.

— Изучил ваши предварительные пожелания, товарищ Борисов, — заговорил Крутов, скептически хмурясь. — Вы же врач, вам виднее, как лечить. А как строить, это наша задача. Мы ориентируемся на проверенные, типовые проекты. Например, как Всесоюзный институт экспериментальной медицины в Москве. Просто, надежно, экономично.

Лев почувствовал, как в нем закипает раздражение, но сдержал себя.

— Петр Алексеевич, типовые проекты не учитывают специфику потока пациентов, передвижения между научными и клиническими корпусами, зоны строгой стерильности. Мне нужны не просто стены и крыша. Мне нужен эффективный медицинский конвейер. Представьте: из приемного покоя тяжелого больного нужно максимально быстро доставить в операционную или реанимацию. В типовом проекте эти помещения могут быть в противоположных концах здания. Это потеря времени, это смерти. Мне нужны широкие коридоры для разъезда каталок, отдельные лестницы для чистых и грязных материалов, централизованная стерилизационная с прямым выходом в операционный блок…

«Как же все таки плохо без лифтов… Надо бы найти толковых инженеров и подкинуть им мысль…» — пронеслось в голове у Льва.

Крутов слушал, и его скепсис лишь рос.

— Это… фантастика, товарищ Борисов. Никогда так не строили. Это усложнит проект в разы, удорожит его. Кто будет делать такие расчеты?

— Я, — спокойно сказал Лев. — Я предоставлю вам детальный технический проект. Со всеми обоснованиями, схемами, расчетами нагрузок и потоков. Распишу все: от мощности вентиляции в операционных до материала покрытия полов в лабораториях.

Потапов, наблюдавший за дискуссией, поднял руку, гася назревающий конфликт.

— Товарищ Борисов, если вы сможете это предоставить, мы, безусловно, изучим. Но имейте в виду, проект должен будет пройти все экспертизы, соответствовать СНиПам. Это небыстрое дело.

— Я понимаю, — кивнул Лев. — Но мы должны строить на десятилетия вперед. То, что я предлагаю, станет стандартом через двадцать лет. Давайте мы будем первыми.

Разговор завершился на этой ноте: осторожного согласия Потапова и откровенного неверия Крутова. Лев понимал: битва за НИИ только начиналась, и следующим полем боя станут чертежные доски и кабинеты проектных институтов.

Утро в куйбышевской гостинице «Националь» было солнечным и тихим. Лев и Сашка завтракали в своем номере, запивая свежий, еще теплый хлеб и ароматную колбасу горячим, крепким чаем из массивного никелированного подогревателя. На столе лежали свежие газеты, доставленные портье: «Волжская коммуна» и центральная «Правда».

— Полюбуйся, — Сашка, хмурясь, протянул Льву экземпляр «Волжской коммуны» и ткнул пальцем в небольшой, намеренно сухой абзац на второй полосе. — Опять японцы… «На границе с Маньчжоу-го в районе реки Халхин-Гол продолжаются бои местного значения». Местного значения, блин… Хасана мало им было? Черт знает что творится. Как будто им своих солдат не жалко.

Лев взял газету. Его лицо, загоревшее за несколько дней куйбышевского солнца, оставалось спокойным, но внутри все сжалось в холодный, тугой узел. Халхин-Гол. Не просто стычка. Не разведка боем. Это было началом полноценного, ожесточенного конфликта, который продлится все лето. Конфликта на огромной, пустынной территории, с растянутыми коммуникациями, массовыми потерями и колоссальной, невиданной доселе нагрузкой на военную медицину. Он вспомнил скупые отчеты Соколова после Хасана: «Жгуты работают. Капельницы — да. Но грязь, пыль, отсутствие элементарной санитарии… Сепсис косит больше, чем пули».

Он медленно положил газету, его пальцы на секунду задержались на шершавой бумаге.

— Это уже не разведка, Саш. Это полноценный конфликт. Длинная дистанция, сложнейшая транспортная доступность, массовые потери… — Он посмотрел в окно, на безмятежную улицу, по которой неспешно шли люди, слышался смех детей и гудок парохода на Волге. Идиллия, которую он знал обреченной. — Это и есть настоящая проверка для всего, что мы создали. Не в учебном классе, а в настоящем пекле. Посмотрим, выдержат ли наши носилки марш-броски по пескам, не потекут ли капельницы на ухабах, вспомнят ли санитары под огнем «Боевой листок».

Сашка тяжело вздохнул, отодвинув тарелку с недоеденным бутербродом.

— Не вовремя. Совсем не вовремя. У нас тут стройка века затевается, а там… — он махнул рукой в сторону востока, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — Ты представляешь, какие ресурсы теперь на это уйдут? Все бросят на армию. И нам могут банально не дать ни цемента, ни металла. Все пойдет на танки и самолеты. Как думаешь, сильно потрепят наших?

— Потрепят, — без обиняков сказал Лев, и в его голосе прозвучала не злорадство, а холодная констатация факта. — Потери будут серьезными. Но и японцам достанется сполна. Это война на истощение, Сашка. И в такой войне наша работа, работа медиков, становится стратегическим ресурсом, не менее важным, чем патроны. Каждый спасенный и возвращенный в строй опытный солдат, каждый сержант — это сэкономленные месяцы подготовки нового бойца, это удар по врагу. Теперь ты понимаешь, почему я тороплюсь? Почему этот НИИ, эти шприцы, эти антибиотики нужны как можно скорее, прямо вчера? Большая война будет. Она не за горами. И она уже стучится в дверь, вот такими вот скупыми строчками в провинциальной газетенке.

Они доели завтрак в тяжелом, раздумчивом молчании. Безмятежность куйбышевского утра была обманчивой, как затишье перед бурей. Отголоски далеких боев долетали и сюда, в виде скупых газетных строк, но для Льва они звучали оглушительным набатом, в такт которому теперь должна была биться его собственная жизнь и жизнь его команды. Он смотрел на карту Куйбышева, и мысленно накладывал на нее другую: будущую карту эвакуированных заводов, госпиталей, беженцев. Этот город, такой спокойный и широкий, должен был стать одной из главных тыловых артерий. И его НИИ должен был стать одним из ее здоровых, сильных сердец.

Прошло несколько дней после возвращения из Куйбышева. Лев с головой погрузился в рутину СНПЛ-1: отчеты, совещания, планы по созданию технического проекта для нового НИИ. В его кабинете царил привычный творческий хаос: на столе громоздились стопки бумаг, на подоконнике стояли образцы новых препаратов и разных пробирок. А в углу прислонился к стене свернутый в трубку генеральный план участка в Куйбышеве.