— И третье, — Лев остановился напротив Соколова. — Кадры. Нам нужно готовить их заранее. И массово. Предложить комсомолу создать сеть кружков «Юный санитар». Не для галочки, а по-настоящему. Ускоренная, интенсивная программа. Основы остановки кровотечения, наложения шин, транспортировки. Чтобы, когда придет время, у нас был мобилизационный резерв из тысяч молодых людей, которые уже знают азы.

Соколов молчал долго. Он снова закурил, его взгляд был устремлен в прошлое…

— Ты предлагаешь революцию, Борисов, — наконец сказал он. — Революцию в военной медицине. От спасения отдельных жизней, к системе спасения.

— Я предлагаю готовиться к войне, которую мы не можем предотвратить, но последствия которой можем смягчить, — поправил его Лев.

— Ладно, — Соколов решительно потушил окурок. — По рукам. Начнем с курса для инструкторов и маскировочных сетей. Разрабатывай свою методичку. Я найду людей в академии, которые возьмутся за это дело без лишних вопросов. И поговорю в комсомоле насчет кружков. Под каким-нибудь благовидным предлогом. Например, «Подготовка к труду и обороне», санитарный раздел. Это будет наш, так сказать, эксперимент.

Когда Соколов ушел, Лев почувствовал невероятную усталость и одновременно огромное облегчение. Еще один пункт его тайного плана перестал быть призраком и начал обретать плоть. Пусть это были лишь первые, робкие шаги. Но это было начало.

Поздний вечер. Лев снова сидел в своем кабинете. За окном был черный, беззвездный ленинградский вечер. В здании царила тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов.

Он снова открыл «План „Скорая“».

Рядом с пунктом «5. АНАЛЬГЕТИКИ» он с удовлетворением поставил жирную галочку. «Отдел создан. Руководитель — Простаков. Работа начата.»

Взгляд перешел на пункт «1. ГИБЕЛЬ МЕДИКОВ». Он взял карандаш и, не ставя галочки, провел от него несколько стрелок, превратив его в узел новой сети. Рядом он написал: «Начало работ с ВМА (Соколов). 1. Маскировка госпиталей. 2. Тактика перемещения санитаров. 3. Ускоренная подготовка инструкторов. 4. Инициатива с комсомолом („Юный санитар“).»

Он откинулся на спинку кресла. План больше не был просто списком угроз. Он становился картой действий. Но с каждым решенным вопросом возникали новые. Его мозг, настроенный на поиск уязвимостей, уже выявлял следующую проблему. Он взял карандаш и в самом низу страницы вывел новый, рождающийся прямо сейчас пункт:

«6. МАССОВЫЕ РАНЕНИЯ. Проблема сортировки (триажа) в условиях потока. Нужны упрощенные, „дуракоустойчивые“ протоколы для младшего медперсонала. Цветовая маркировка? Приоритеты эвакуации?»

Он отложил тетрадь и потушил настольную лампу. В темноте он чувствовал, как его роль снова меняется. Он уже не только ученый, не только организатор. Он стратег, который пытается перевести абстрактные, чудовищные угрозы будущего, в конкретные и осязаемые проекты, приказы и методички. Он строил систему спасения под названием «Скорая» кирпичик за кирпичиком, зная, что времени на возведение всей крепости у него катастрофически мало.

Он вышел из кабинета и медленно пошел по темному коридору. Свет из-под двери отдела организации говорил о том, что Сашка все еще сводит дебет с кредитом, пытаясь втиснуть аппетиты ученых в прокрустово ложе бюджета. Из-за двери химической лаборатории доносился слабый запах и гул вытяжного шкафа — Миша или Простаков, возможно, уже начали свои ночные вахты.

Лев вышел на улицу. Холодный апрельский воздух обжег легкие. Он посмотрел на темный силуэт своей лаборатории. Плацдарм, завоеванный с таким трудом, был построен. Теперь на нем нужно было возводить крепость. Крепость из идей, людей, технологий и протоколов.

«И время, — подумал он, закутываясь в пальто, — это тот самый бетон, который стремительно застывает».

Апрельский свет, яркий и еще не жаркий, заливал конференц-зал Специальной научно-производственной лаборатории №1. Воздух был густ от запаха свежей краски, дерева нового стола и возбужденных голосов. Утренняя планерка была в самом разгаре.

Зинаида Виссарионовна Ермольева, сидя с идеально прямой спиной, отчеканивала отчет, изредка поглядывая на лежавшие перед ней пробирки.

— Образцы сульфидина, полученные по методу Постовского, показали стабильную активность in vitro против стрептококка и пневмококка. Выход пока мизерный, чистота оставляет желать лучшего, но фундамент заложен. Мы на правильном пути.

В зале прошел одобрительный гул. Лев, сидевший во главе стола, кивнул, но его лицо оставалось серьезным.

— Это отличная новость, Зинаида Виссарионовна. Передайте Исааку Яковлевичу нашу благодарность. Но помните: от колбы до полевой аптечки дистанция огромного размера. Нам предстоит решить вопросы масштабирования, очистки и, главное, испытаний. Расслабляться рано.

Ермольева ответила коротким, уверенным кивком. Она и не думала расслабляться.

Следующим слово взял Сашка. Он встал, разминая затекшую спину, и с хитрым прищуром посмотрел на собравшихся.

— Ну, а у меня, как всегда, проза жизни. Партия экспресс-полосок для диагностики тифа и дизентерии упакована, погружена и на следующей неделе отбывает в солнечную Турцию и пыльный Иран. — Он сделал паузу, наслаждаясь вниманием. — Так-то. Наши полоски будут определять дизентерию у турецких пашей, пока те будут думать, как бы нам пакостить. Это я называю стратегическая медицина! Прямо с конвейера в большую политику!

В зале взорвался смех. Даже суровая Ермольева позволила себе улыбнуться. Лев покачал головой, но в глазах у него играли смешинки.

— Ладно тебе, Саш, разошёлся. Следи, чтобы технологии не утекли вместе с полосками.

— За этим, брат, глаз да глаз, — отозвался Сашка, садясь на место. — Наши ребята инструкцию по применению будут читать так, чтобы самое главное между строк осталось.

Далее посыпались краткие, деловые отчеты. Ковалев доложил о стабильном прогрессе по витамину B1 и маленьких успехах по аскорбиновой кислоте. Миша, бормоча себе под нос, сообщил о «перспективных, но требующих доработки» результатах по очистке дифенгидрамина. Общая картина была ясна: лаборатория напоминала гигантский муравейник, где каждый трудился не покладая рук, но до финиша большинства проектов было еще далеко.

Планерка подходила к концу, когда Лев поднял глаза на Простакова, который скромно сидел в углу.

— Николай Сергеевич, как ваши успехи?

Простаков вздрогнул, словно разбуженный, и заулыбался.

— Я… мы… смонтировали установку. Проводим первые пробные синтезы. Пока сыро, очень сыро. Но вектор задан. Спасибо за ваши… гипотезы, Лев Борисович. Они невероятно экономят время.

— Не за что, — Лев улыбнулся. — Гипотезы на то и существуют, чтобы их проверять. Саша, как там с обустройством Николая Сергеевича?

— Квартира готова, лаборатория укомплектована по минимальному списку, — доложил Сашка. — Можете заехать, проверить.

— Так и сделаем, — кивнул Лев. — Сейчас и отправимся.

Комната в старом, но добротном доме на Петроградской стороне была небольшой, с высокими потолками и видом на тихий, зеленеющий двор. Пахло свежей побелкой и воском. Простаков, стоя посреди своей первой в жизни отдельной квартиры, казался, не верил своему счастью.

— Я думал, мне месяц реактивы выбивать придется, а тут… все есть, — он растерянно повертел в руках ключ. — И квартира… Спасибо, Лев Борисович. И вам, Александр Михайлович.

— Пустяки, — отмахнулся Сашка. — Главное, чтобы голова хорошо работала. А для этого спать надо в нормальных условиях, а не в общежитии на двух табуретках.

Лев, осматриваясь, был доволен. Скромно, но чисто и уютно. Твердый тыл для гениального ума. Они спустились вниз, в СНПЛ-1, где Простакову выделили небольшое, но светлое помещение.

— Вот, смотрите, — Простаков, оживившись, подвел их к собранной своими руками установке из колб, холодильников и трубок. — Провожу пробный синтез по тому пути, что вы наметили. Пока получается нечто мутное и пахучее, но, кажется, я уже понимаю, где можно изменить температуру и катализатор…