Воздух в новой лаборатории отдела клинической фармакологии еще пах свежей краской и древесиной, но его уже перебивал едкий, терпкий аромат химических реактивов. На длинном столе, заставленным колбами, ретортами и горелками Бунзена, царил организованный хаос. Катя, в белом, чуть запыленном халате, с карандашом в руке и сосредоточенным взглядом, стояла у большой грифельной доски, исписанной формулами.

— Итак, коллеги, — ее голос был четким и собранным, — имеем следующее. Французский препарат, условно назовем его «Фенистин», демонстрирует ярко выраженный антигистаминный эффект в опытах на животных. Но он вызывает токсический гепатит. Печень буквально расплавляется. Структура вот здесь.

Она обвела мелом сложную химическую формулу.

— Задача сохранить ядро, отвечающее за блокировку гистамина, но изменить «хвосты» молекулы, чтобы снизить токсичность до приемлемого уровня.

Лев, стоявший у окна и наблюдавший за работой, подошел ближе. Он чувствовал себя здесь немного чужаком, терапевтом в царстве химиков, но именно это и было его ролью — мостом между дисциплинами.

— Катя, Петр, Виктор Сергеевич, — кивнул он. — Я просматривал кое-какую литературу. Есть у меня интересная гипотеза. Взгляните-ка.

Он взял у Кати мел и рядом с французской формулой нарисовал другую, более изящную.

— Основа та же. Но здесь, видите? Мы заменяем этот радикал на диметиламиновую группу. А здесь вводим дифенильный фрагмент, но не в линию, а под углом. Предполагается, что такая пространственная конфигурация будет лучше стыковаться с рецепторами в организме, давая нужный эффект без тяжелых побочных действий. Это вещество называют «дифенгидрамин».

Миша, до этого молча копавшийся в настройках дистиллятора, подошел, с интересом разглядывая доску. Он снял очки, протер их краем халата.

— Дифенилметан… этаноламин… — пробормотал он. — Лев, это… это очень интересно, ты не перестаешь меня удивлять. Но проблема в синтезе. Ключевой этап, вот это хлорирование. Если использовать стандартный хлорид фосфора, мы сожжем пол молекулы. Нужен более мягкий агент.

— Тионилхлорид? — предположил молодой химик Петр, его глаза горели.

— В среде диоксана, — кивнул Миша, уже полностью увлеченный задачей. — Да, это может сработать. Но потом очистка. Продукт будет грязным.

— А перекристаллизация из бензола? — осторожно вставил Лев, вспоминая классические методы очистки. — Или, может, посмотреть в сторону этилового спирта?

Виктор Сергеевич, пожилой химик с уставшим лицом, хмыкнул.

— Теории, гипотезы… На бумаге все гладко. А в колбе получится коричневая жижа, от которой подопытная крыса протянет ноги за пять минут. Вы что, с французов взять пример хотите?

Лев повернулся к нему. Не с вызовом, а с пониманием.

— Вы абсолютно правы, Виктор Сергеевич. Осторожность наш главный принцип. Мы не будем действовать вслепую. Мы идем не от яда к лекарству, а от гипотезы к проверке. Поэтому предлагаю такой план: Миша помогает нам отработать ключевые этапы синтеза в миниатюре. Петр ведете журнал всех попыток, фиксируете все, каждый цвет, каждый осадок. Катя сразу подключаем биологические испытания на клеточных культурах, смотрим токсичность. Самый малейший признак опасности и останавливаемся, ищем другой путь. Мы не гонимся за скоростью. Мы гонимся за безопасностью.

Его спокойный, уверенный тон подействовал на скептика. Виктор Сергеевич немного размяк.

— Ну, если с такой осторожностью… и если товарищ Баженов руку приложит… тогда можно попробовать.

— Я руку приложу, — тут же отозвался Миша. — Задача интересная. Лев, спасибо, что подкинул идейку. Катя, я к тебе потом зайду, обсудим детали.

Он уже мысленно ушел в свою лабораторию, бормоча что-то о температуре кипения диоксана. Лев поймал на себе взгляд Кати: теплый, полный благодарности и понимания. Он не дал им готовый рецепт. Он дал им компас и карту. И это было куда ценнее. Ведь сам он никогда бы не добился и десятой части своих «идей».

После «брэйншторма» с новым отделом клинической фармакологии, Лев проследовал в такой же новый отдел гематологии и реаниматологии. Его руководитель В. А. Неговский — основоположник самого понятия реаниматологии в СССР, уже работал под руководством Льва Борисова над прототипом аппарата для искусственной вентиляции легких. Его назвали «РВ-1», ручной вентилятор, первая модель. Но она оказалась с «дефектами».

— Смерть это не мгновение. Смерть это процесс! И этот процесс можно повернуть вспять! — Владимир Александрович Неговский, с горящими глазами, стучал костяшками пальцев по столу в кабинете Льва. Перед ним лежали чертежи нового резинового меха с клапанами. — Смотрите, Лев Борисович! «Ручной респиратор РВ-2». Наша новая разработка. Резина, клапан, ничего лишнего. Улучшили герметичность соединений и оно работает! На собаках уже отработано, теперь в восьми случаях из десяти удается восстановить дыхание и сердцебиение после двухминутной остановки!

Лев внимательно изучал чертежи. Этот прототип уже больше напоминал классический для времени Ивана Горького мешок Амбу. Примитивный, но гениальный в своей простоте.

— Две минуты… Это очень мало, Владимир Александрович, — мягко сказал Лев. — Но это начало. Это доказывает, что мы на правильном пути.

— Конечно, мало! — воскликнул Неговский. — Мозг гибнет без кислорода за 4–5 минут. Значит, нужно действовать быстрее! Обучать всех! От санитара до хирурга!

— Именно к этому я и веду, — Лев отложил чертежи. — Ваши эксперименты это фундамент. Но сейчас нам нужны стены. Наркомздрав утвердил нашу лабораторию как головную по разработке методических материалов для врачей. Нам нужно создать «Временное руководство по оказанию неотложной помощи при терминальных состояниях».

Неговский замер, его охватил азарт первооткрывателя.

— Руководство? Чтобы любой фельдшер в глубинке мог… Я припоминаю, что вы обсуждали это там — Владимир указал пальцем на потолок. — И ВМА даст базу для обучения «санинструкторов».

— Да, все верно, теперь нужно расширить те самые методички. Чтобы любой фельдшер в глубинке знал, что делать, когда человек перестал дышать и у него не бьется сердце, — закончил Лев. — Простые, пошаговые инструкции. Алгоритм. Первое, проверить дыхание и пульс. Второе, очистить ротовую полость. Третье, начать искусственное дыхание рот в рот или с помощью вашего РВ-2. Четвертое, непрямой массаж сердца. Рисунки, схемы. Все предельно ясно. Что бы этим владели не только на фронте, но и в любой глубинке! Вот наша задача!

— Да! — Неговский схватил блокнот и начал что-то быстро набрасывать. — И добавим раздел про различия между клинической и биологической смертью! Чтобы не прекращали борьбу раньше времени!

— И обязательно раздел про дальнейшие действия, — добавил Лев. — «После восстановления жизненных функций — срочная транспортировка в стационар для интенсивной терапии». Оживление это только полдела. Дальше пациента нужно выходить.

Неговский поднял на него взгляд, полный уважения.

— Вы мыслите так, будто уже знаете все это, Лев Борисович. Это и вдохновляет и пугает одновременно. — Владимир потупил взгляд в стол. — Но ваши идеи, это же самый настоящий прорыв! Я тоже задумывался над специализированными отделениями! «Отделение интенсивной терапии»… Звучит многообещающе. Вы понимаете что мы создаем новый раздел медицины, Лев Борисович?

— Конечно, Владимир Александрович — улыбнулся Лев. — Приступайте, позже мы с вами обсудим и новые отделения, но пока есть задачки поважнее. У вас есть неделя, чтобы подготовить первый вариант текста.

Не успел скрыться из виду Неговский, как Зинаида Виссарионовна Ермольева вошла в кабинет Льва. С видом полководца, ведущего за собой победоносные войска. За ней, немного смущенно, семенил невысокий, щуплый человек в скромном костюме и с очками в роговой оправе.

— Лев Борисович, разрешите представить, коллега Исаак Яковлевич Постовский, из Свердловска. Тот самый, о чьих работах вы так проникновенно рассказывали.