— Смотри, командир! — с гордостью продемонстрировал он. — Полуфабрикат счастья!

Лев подошел. На тележке лежали аккуратно упакованные в бумагу комплекты ротного медика: шприцы в стерильных пакетах, жгуты с новыми металлическими застежками, ампулы, пинцеты. Рядом покоились складные носилки: легкие, прочные, занимающие в сложенном состоянии втрое меньше места.

— Молодец, Саш, — Лев с искренним восхищением осмотрел образцы. — Очень достойно. Как с испытаниями?

— Жгуты проверяли на свиных окороках, держат! Носилки два здоровых мужика держат, не сломались. Осталось полевые испытания устроить.

В этот момент в кабинет вошла Островская. Увидев образцы, она подошла ближе.

— Можно? — спросила она, глядя на Льва.

— Конечно, Марина Игоревна.

Она взяла один из шприцев, осмотрела его, затем вскрыла упаковку и достала шприц для обработки ран. Нажала на поршень. Пена вышла густая, обильная.

— Хорошо, — отрывисто сказала она, ставя аппликатор на место. — Практично. Функционально. Наркомат будет доволен.

Её похвала прозвучала сухо, по-деловому, но Лев почувствовал, что это высшая степень одобрения с ее стороны. Она кивнула им обоим и вышла, ее каблуки отстучали по коридору ровно и быстро.

— Ну что, вы смотрю подружились? — хмыкнул Сашка, когда дверь закрылась.

— Работаем, — уклончиво ответил Лев. — Докладывай, что дальше.

Эйфория от первых успехов длилась недолго. На следующее утро к нему в кабинет ворвался Миша. Он выглядел так, будто не спал несколько суток.

— Лев! Катастрофа! С этими дрожжами полный провал! Фермент нестабилен! На солнце, в полевых условиях, он разлагается за полчаса! Все полоски чернеют! Это никуда не годится!

Лев усадил его в кресло.

— Успокойся, Миша. Выдохни. Сконцентрируйся пока на кетонах. Доведи их до ума, чтобы работали как часы. А по глюкозе… — Лев замолчал, давая ему успокоиться. — Копни литературу по альтернативным химическим методам, я же тебе уже говорил. Не ферментативным. Возможно, есть что-то попроще, на основе тех же реакций восстановления меди. Пусть будет менее точно, но зато стабильно.

Миша уставился на него, его мозг уже прошивал новую информацию.

— Восстановление меди… Да, метод Бенедикта… Там медь… Но он сложный, для полевых условий…

— Упрости! — настоятельно сказал Лев. — Создай не идеальный лабораторный анализ, а индикатор! «Есть глюкоза — нет глюкозы». Цвет изменился значит тревога. И все.

Миша замер, его глаза загорелись новым огнем.

— Индикатор… Да… Можно попробовать… Спасибо, Лев! — Он вскочил и пулей вылетел из кабинета, уже бормоча себе под нос.

Лев остался один. Он подошел к окну. Гроза, витавшая на горизонте с самого утра, наконец разразилась. Первые тяжелые капли дождя забарабанили по стеклу. Он смотрел на темнеющее небо и чувствовал тяжесть. Он взял на себя огромную ношу. Четырнадцать направлений. Слишком много? Возможно. Но иного пути не было. «Назвался груздем — полезай в кузов», — процитировал он сам себе мысленно. Отступать было нельзя.

В одну из суббот в конце июня их навестил профессор Жданов. После короткого совещания он отвел Льва в сторону.

— Лев, вы с Катей не планируете выбраться на природу? Солнце, воздух. Вы оба выглядите измотанными. У меня есть скромная дача. Простенько, но посидеть вечерок на веранде, шашлычков сделать… Поезжайте в воскресенье. Я настаиваю.

Лев, после мгновения колебания, согласился. Это было нужно им обоим.

Дача Жданова действительно была скромной: аккуратный деревянный домик под темной краской, окруженный высокими соснами. Воздух был напоен хвойным ароматом и запахом нагретой за день земли. После городской духоты здесь можно было дышать полной грудью.

Жданов и его жена, Надежда Павловна, встретили их радушно. Андрюшу оставили с Анной Борисовной — специально, чтобы родители могли отдохнуть.

— Ну, Лев Борисович, — сказал Жданов, раздувая мангал, — я слышал, у вас там целая индустрия развернулась. Четырнадцать направлений? Не многовато ли?

— Дмитрий Аркадьевич, — вздохнул Лев, — когда начинал перечислять, сам не понял, как набралось. Но теперь назад дороги нет. Наркомат ждет.

— Не пытайтесь объять необъятное, — мудро заметил Жданов, укладывая на решетку маринованное мясо. — Выберите три-четыре ключевых. Те, что дадут максимальный эффект здесь и сейчас. Комплект медика, полевой триаж, антисептика, что-то еще. Остальное в перспективный план. Иначе рискуете не сделать ничего.

— Вы правы, и вы мне это уже советовали… — согласился Лев. — Но процессы уже запущены.

В это время Лев неожиданно для всех взял инициативу на себя.

— Дмитрий Аркадьевич, позвольте, я займусь рыбой. Есть один рецепт.

Он очистил и выпотрошил свежего судака, натер лимоном и травами, и аккуратно уложил на решетку рядом с мясом. Жданов с интересом наблюдал за его уверенными движениями.

— Лев Борисович, да вы кулинар! — восхитилась Надежда Павловна, когда аромат запекаемой рыбы смешался с запахом шашлыка. — Мужчина, который и наукой рулит, и на кухне не пропадет, это ж редкость!

Катя с гордостью смотрела на мужа. Она знала, что многие его умения загадка, но сейчас это не имело значения.

За столом на просторной веранде разговор постепенно перетек от рабочих тем к мировым событиям. Жданов налил всем по бокалу легкого крымского вина.

— В Европе, друзья мои, пахнет жженым порохом, — сказал он, и его лицо стало серьезным. — Гитлер бряцает оружием. А на Дальнем Востоке японцы ведут себя все наглее. У границ Монголии постоянно стычки. Наши дипломаты работают на износ, чтобы отсрочить неизбежное. — Он посмотрел на Льва. — Ваша работа, Лев, это тот самый тыл, который даст нам шанс, когда дипломатия исчерпает себя. Каждая ваша капельница, каждый жгут это не просто предмет. Это уверенность. Уверенность бойца, что его не бросят, что ему помогут.

Эти слова легли на Льва тяжелым, но почетным грузом. Он всегда думал о конкретных жизнях. Жданов заставил его взглянуть на свою работу как на часть огромной государственной машины, от которой зависела судьба страны.

Позже, когда Ждановы ушли в дом, Лев и Катя остались на веранде. Ночь была теплой и звездной. Они сидели в плетеных креслах, прислушиваясь к стрекоту цикад.

— Спасибо, что привез меня сюда, — тихо сказала Катя. — Я будто заново родилась.

— Мне тоже это было нужно, — признался Лев. — Иногда кажется, что мы в этой лабораторной круговерти забываем, для чего живем.

— Ты не забываешь, — она положила голову ему на плечо. — Я это вижу. И про Островскую… прости за глупые мысли.

— Не за что извиняться. Ты имела полное право. Но знай, для меня существуешь только ты.

Они сидели так молча, глядя на темный силуэт сосен на фоне звездного неба. Это был момент глубокого, выстраданного покоя. Они черпали силы друг в друге и в этой тихой, хвойной ночи, чтобы завтра снова вернуться в свою крепость из стали и бумаги, которую им предстояло построить. Гроза миновала, но все они чувствовали, что впереди буря.

Жара в Ленинграде стояла невыносимая. Городской воздух был густым и спертым, пахнущим раскаленным асфальтом и пылью. Даже широко открытое окно кабинета в СНПЛ-1 не спасало, оно впускало лишь знойное марево и назойливый, неумолчный стрекот кузнечиков, долетавший с заросшего пустыря за корпусом. Этот звук, обычно ассоциирующийся с летним покоем, сейчас действовал Льву на нервы, назойливо напоминая о другом, далеком и горячем фронте, о Маньчжоу-Го и озера Хасан.

Лев, сняв китель и расстегнув воротник темной гимнастерки, сидел за столом, пытаясь вникнуть в отчет отдела витаминологии. Цифры по выходу тиамина расплывались перед глазами. Мысли упрямо возвращались на восток. Прошла уже неделя, как начались столкновения, а от Соколова ни единой весточки. Эта неизвестность была хуже любой, даже самой горькой правды.

В дверь резко постучали, и почти не дожидаясь ответа, в кабинет вкатился Сашка. Его лицо, обычно румяное и добродушное, было серым, землистым, а в запотевшей от жары руке он сжимал листок телеграфной бумаги.