— Михаил Афанасьевич! — Лев выпрямился в кресле, мгновенно собравшись. — Слушаю вас внимательно. Как ваше самочувствие?

— После нашей встречи… был тяжелейший приступ, — голос писателя звучал устало и отрешенно. — Думал, не встану. Елена Сергеевна… она настаивает на моем визите в Ленинград. Мы все обсудили. Решили принять ваше предложение.

Лев почувствовал, как сжалось сердце. С одной стороны тревога. А с другой решимость.

— Вы приняли правильное решение. Когда сможете выехать?

— Собираем нехитрый скарб. Думаю, сегодня вечером и поедем.

— Прекрасно, — Лев говорил быстро и четко, уже составляя в уме план. — Михаил Афанасьевич, берите «Красную Стрелу». Это самый комфортный и быстрый поезд. Отправляется с вокзала в 23:55, прибывает к нам утром. Я беру на себя все расходы по купе. Вас встретят на вокзале и сразу доставят ко мне.

На том конце провода повисла короткая пауза.

— Вы… слишком любезны, коллега. Мы столько хлопот…

— Это не любезность, Михаил Афанасьевич, — твердо перебил его Лев. — Это необходимость. Вам нужен покой и скорейшее начало обследования. Чем раньше мы начнем, тем больше у нас будет возможностей. Завтра утром я вас жду.

— Хорошо, — просто сказал Булгаков. — До завтра, благодарю.

Лев положил трубку. Смерть рабочего отошла на второй план. Теперь у него была новая, личная битва. Битва за жизнь гения.

Телефон в квартире Сашки Морозова разрывался. Прогремев несколько гудков, он наконец был снят, и трубку подняла Варя.

— Алло?

— Варя, это Лев. Сашка дома?

— Привет Лев. Дома, конечно, уже спит. Сейчас позову.

Слышны были приглушенные звуки, недовольное ворчание, и, наконец, сонный голос Сашки:

— Лев? Что стряслось? Пожар?

— Пожар, Саш, но не тот, о котором ты думаешь, — быстро начал Лев. — Внимание, срочное задание. Завтра утром, в 8:40, прибывает «Красная Стрела». Встретить нужно Михаила Булгакова с женой. Писатель, тот самый, с которым мы в Москве общались.

— Булгаков? — Сашка, судя по голосу, мгновенно проснулся. — Серьезно? К нам едет? Ну, дела… Сделаю. В «Астории» место найдем, не первый раз.

— Не просто встретить, Саш, — продолжал Лев. — Возьми служебную машину. Встретишь и сразу, без заездов в гостиницу, к нам в лабораторию. У него серьезные проблемы со здоровьем, нужно начинать обследование немедленно. И подготовь для них номер в «Астории», да, самый хороший. Чтоб тепло, тихо и удобства были.

— Понял, шеф, — в голосе Сашки зазвенели деловые нотки. — Встречу, устрою, привезу. За мной не заржавеет. Писатель… Ничего себе. А что с ним, я уже забыл?

— Гипертония, почки, — коротко сказал Лев. — Состояние тяжелое. Так что действуй быстро и аккуратно.

— Будет сделано! Не переживай!

Лев положил трубку. Один пункт в плане был выполнен. Теперь предстояло самое сложное.

Воздух в лаборатории Зинаиды Виссарионовны Ермольевой был насыщен знакомым, но от этого не менее волнующим аромато: пахло питательными бульонами, дрожжами и чем-то еще. На стеллажах рядами стояли колбы и чашки Петри с культурами различных штаммов грибов. Лев, пройдя через несколько помещений, застал Ермольеву за микроскопом. Она была сосредоточена, ее тонкие пальцы аккуратно регулировали фокус.

— Зинаида Виссарионовна, — тихо окликнул Лев, чтобы не спугнуть ее.

Она обернулась, и усталое лицо ее озарилось легкой улыбкой.

— Лев Борисович! Как своевременно. Как раз рассматриваю наш новый штамм, тот, что из калужской почвы. Перспективный, очень перспективный.

— Рад это слышать, — Лев подошел ближе. — Но я к вам не только за этим. Есть мысли, которые не дают покоя. Гипотезы, если хотите.

— Ваши гипотезы, Лев Борисович, имеют неприятное обыкновение сбываться, — с легкой иронией заметила Ермольева, отодвигая микроскоп. — Я вся во внимании.

Лев прошелся по лаборатории, собираясь с мыслями. Нужно было быть предельно осторожным. Не давать готовых решений, а подбрасывать идеи, которые могли бы естественно родиться в уме гениального исследователя.

— Вы знаете, Зинаида Виссарионовна, мы с вами ищем в основном в почвах под ногами. А что если… расширить географию? Организовать масштабный скрининг? Представьте: образцы почв со всего Союза: с Кавказа, из Средней Азии, с Дальнего Востока. Микроорганизмы, живущие в разных условиях, в симбиозе с разными растениями… Они ведь могут продуцировать совершенно разные, неизвестные нам антибактериальные вещества. Возможно, даже активные против таких монстров, как туберкулезная палочка. Нужно только искать целенаправленно.

Ермольева внимательно смотрела на него, ее умные, проницательные глаза сузились.

— Вы предлагаете искать не вслепую, а по экологическому принципу? Это… грандиозно. И дорого. Но идея имеет право на жизнь. Актиномицеты, да, они уже не раз преподносили сюрпризы.

— Это первое, — кивнул Лев. — А второе… Вот мы бьемся над пенициллином, но он нестоек, быстро выводится. А что если создать его пролонгированную форму? Труднорастворимую соль? Скажем, с новокаином? Чтобы препарат медленно высвобождался из места введения, создавая в крови постоянную концентрацию. Эффект депо.

Зинаида Виссарионовна задумалась, постукивая карандашом по столу.

— Депо… Это меняет всю схему терапии. Вместо многократных инъекций одна. Это революция в применении. Надо будет обсудить с химиками… — Она сделала пометку в своем блокноте.

— И еще одна мысль, — Лев почувствовал, что ее интерес достиг пика, и сейчас можно бросить самый смелый, но теоретически возможный для 1939 года вызов. — Мы боремся с бактериями. Но есть же еще и вирусы. От них нет никакой защиты. А что если… что если сам организм в ответ на вирусную агрессию вырабатывает некий защитный фактор? Белок, который мешает вирусу размножаться? Если такой фактор существует, его можно попытаться выделить… Например, из лейкоцитов крови. И изучить в культуре тканей.

Ермольева откинулась на спинку стула. Ее лицо выражало крайнюю степень заинтересованности и скепсиса одновременно.

— Защитный белок… Культуры тканей… Лев Борисович, вы понимаете, что это снова звучит как фантастика?

— Все великие открытия поначалу звучали как фантастика, — парировал Лев. — Но если такой механизм существует, его можно использовать. Создать не антибиотик, а… противовирусный щит.

Она молчала несколько секунд, глядя в окно на заснеженный двор института.

— Вы знаете, — наконец сказала она, — когда вы приходите, у меня возникает ощущение, что я разговариваю не с коллегой, а с оракулом. Вы не даете ответов. Вы задаете направления. И эти направления… они оказываются верными. — Она взглянула на него. — Лечение туберкулеза, депо-формы, противовирусный фактор… Это не гипотезы, Лев Борисович. Это готовые исследовательские программы на годы вперед. Грандиозные.

Лев с облегчением улыбнулся. Следующий мост в будущее был перекинут. Теперь все зависело от гения Ермольевой и ее команды.

Лаборатория СНПЛ-1, специально оборудованный кабинет.

Лев ждал, стоя у окна в своем новом кабинете, который он на скорую руку превратил в некое подобие смотровой. Здесь было все необходимое: кушетка, застеленная чистой простыней, стол с инструментами, тонометр…

Ровно в десять утра он услышал тормознувшую у подъезда машину. Через минуту дверь распахнулась, и в кабинет вошел Сашка, а за ним, медленно, опираясь на трость и руку жены, — Михаил Булгаков.

Лев был шокирован переменами. Писатель, которого он видел в Москве уставшим, но полным внутренней энергии, теперь казался тенью самого себя. Лицо одутловатое, землистого оттенка, под глазами тяжелые, темные мешки. Он дышал тяжело, с одышкой. Елена Сергеевна, державшая его под локоть, смотрела на Льва умоляющим, полным тревоги взглядом.

— Михаил Афанасьевич, Елена Сергеевна, — Лев сделал шаг навстречу. — Проходите, пожалуйста. Саша, спасибо.

— Не за что, — кивнул Сашка и, поняв, что его присутствие больше не нужно, ретировался, прикрыв за собой дверь.