— Знаете, Лев Борисович, в Свердловске у меня хорошая лаборатория, но то, что я вижу здесь… — он обвел взглядом сверкающее оборудование, — это нечто особенное. Такая концентрация умов и возможностей…

Он не договорил, но все поняли: альянс, начатый несколько месяцев назад, наконец приносит серьезные, осязаемые плоды. Каждый препарат на столе представлял собой не просто химическое соединение, а потенциально спасенные жизни, то, ради чего они все работали не покладая рук.

Лев, глядя на коллег, чувствовал особое удовлетворение. Они не просто создавали отдельные лекарства, они выстраивали целую систему современной медицинской помощи, кирпичик за кирпичиком. И сегодняшний день стал еще одним важным шагом на этом пути.

Следующие недели стали для СНПЛ-1 временем напряженной, но невероятно продуктивной работы. Лаборатория напоминала улей, где каждый знал свое дело, а согласованность действий отрабатывалась до автоматизма. Утренняя планерка у Льва в кабинете стала ежедневным ритуалом, без которого уже невозможно было представить начало рабочего дня.

Как-то раз утром, разбирая почту, Лев обнаружил среди прочих дел письмо с официальным бланком Ленинградского Областного управления Наркомздрава. Его вызвали на совещание по вопросу «расширения витаминного производства». Взяв с собой Сашку и заведующего отделом витаминологии Арсения Ковалева, молодого, но чрезвычайно талантливого биохимика, Лев отправился в Смольный.

Кабинет начальника Облздравотдела поражал своей строгой, почти аскетичной торжественностью. Высокие потолки, темное полированное дерево мебели, портреты членов Политбюро на стенах. Сам начальник, Иван Сергеевич Новиков, человек лет пятидесяти с проседью в аккуратно зачесанных волосах и цепким, внимательным взглядом, принял их сразу, без проволочек.

— Товарищ Борисов, — начал он, пропустив традиционные любезности, — ваш отчет по витаминам изучали. В1, С, D… Вы предлагаете наладить не просто выпуск таблеток, а целую систему обогащения продуктов. Это амбициозно.

Ковалев, нервно поправив галстук, выложил на стол папку с графиками и расчетами.

— Товарищ Новиков, речь идет о стратегической задаче. Авитаминоз не просто сезонная проблема. Это снижение производительности труда на заводах, это ослабление бойцов РККА в условиях полевых учений и, не дай бог, боевых действий. — Его голос, поначалу дрожащий, набирал уверенность по мере погружения в любимую тему. — Мы предлагаем простые и дешевые решения. Обогащение муки первого сорта тиамином, витамином В1 на мелькомбинатах. Это резко снизит риск заболевания бери-бери. Выпуск концентратов с высоким содержанием витамина С для армии, сушеные шиповник и черная смородина, которые можно добавлять в кипяток. И, наконец, витамин D, его можно добавлять в детское питание и пайки для северных гарнизонов, где не хватает солнца.

Сашка, дождавшись паузы, мягко, но настойчиво вступил в разговор. Он не сыпал цифрами, как Ковалев, но его аргументы били в самую цель.

— Иван Сергеевич, позвольте добавить. Речь идет не только о здоровье, но и о экономике. Здоровый рабочий не пропускает смены. Выносливый боец не выходит из строя. Профилактика обходится государству в десятки раз дешевле лечения и потери трудоспособности. Мы уже провели переговоры с директорами ленинградских пищевых комбинатов. Они готовы выделить отдельные линии. Нужна лишь ваша резолюция.

Новиков, до этого внимательно слушавший, медленно кивнул. Он взял с папки Ковалева лист с расчетами экономической эффективности, долго изучал его.

— Аргументы убедительные, — наконец произнес он. — И вопрос, я чувствую, назрел. — Он взял перо, обмакнул его в чернильницу и крупным, размашистым почерком начертал на их ходатайстве: «Утвердить. Новиков».

— Оформляйте документы, товарищи. Считайте, что зеленый свет вам дан.

Возвращались они в СНПЛ-1 молча, но в машине Сашка не выдержал и с силой хлопнул ладонью по коленке.

— Пробили! Черт возьми, пробили! Теперь, Арсений, держи ухо востро, твоим витаминам быть в каждом хлебном киоске и в каждом солдатском котелке!

Ковалев лишь счастливо улыбался, глядя в запотевшее окно на проплывавший мимо Ленинград.

Успех следовал за успехом. Через несколько дней с завода «Светлана» доставили долгожданные пять прототипов 12-канального электрокардиографа. Аппараты, собранные вручную, громоздкие по современным меркам, но невероятно передовые для своего времени, были установлены в клинике факультетской терапии ЛМИ, где консультировал профессор Жданов.

Лев лично присутствовал на первых испытаниях. В полутемном кабинете, пахнущем озоном и лаком, пациент лежал на кушетке, а к его груди и конечностям крепились резиновые присоски с электродами. Аппарат гудел, а на развертывающейся из него бумажной ленте тонкое перо вырисовывало причудливые, но для знающего взгляда — невероятно информативные зубцы и интервалы.

— Смотрите, Дмитрий Аркадьевич, — не скрывая волнения, говорил Лев, стоя рядом с Ждановым, — мы можем видеть не просто ритм. Мы можем локализовать ишемию, увидеть гипертрофию отделов сердца, диагностировать инфаркт на самой ранней стадии, когда его еще можно предотвратить!

Жданов, склонившись над лентой, внимательно изучал кардиограмму. Его лицо, обычно спокойное, выражало глубочайший интерес.

— Потрясающе, Лев Борисович… Это… это открывает совершенно новые горизонты в кардиологии. Мы избавляемся от необходимости ставить диагнозы практически вслепую, ориентируясь лишь на жалобы и смутные данные перкуссии. Это очередной научный подвиг.

В тот же день было составлено и отправлено в Москву, в Наркомздрав, ходатайство о запуске в опытную промышленную партию двадцати таких аппаратов для оснащения ведущих клиник страны. Аргумент о необходимости диагностики для летного состава ВВС, подсказанный Львом, сыграл свою роль, ответ из Москвы пришел удивительно быстро и был положительным.

Но самой неожиданной новостью того месяца стала телеграмма, пришедшая на имя Михаила Баженова. Ее вскрыли в кабинете Льва при всем составе руководства лаборатории. Миша, прочитав несколько строк, побледнел так, что его веснушки стали особенно заметны, и молча опустился на стул.

— Миша? Что случилось? — встревоженно спросила Катя.

— Из… из Швеции, — с трудом выговорил он. — Нобелевский комитет… Мне… присудили премию по химии… за метод распределительной хроматографии…

В кабинете на мгновение воцарилась абсолютная тишина, которую первым нарушил Сашка.

— Батюшки святы! — вырвалось у него. — Да ты, Миш, вон чего удумал! На весь мир прогремел!

Все наперебой стали поздравлять ошеломленного химика. Но Лев, сквозь общую радость, сразу осознал и проблему. Поездка за границу, в предгрозовой 1938 год, для человека, знающего столько государственных секретов… Это был огромный риск.

Не откладывая, он поднял трубку телефона и набрал номер майора Громова.

— Товарищ майор, у нас чрезвычайная ситуация международного масштаба, — без предисловий сказал Лев, когда на том конце провода сняли трубку. — Михаилу Баженову присудили Нобелевскую премию. Его приглашают в Стокгольм на вручение.

На другом конце провода наступила короткая пауза.

— Понял, — сухо ответил Громов. — Жду вас с ним через час. В «Большом доме».

Встреча в кабинете Громова была столь же быстрой и деловой, сколь и тревожной. Майор, выслушав их, хмуро смотрел в окно.

— Поздравляю, товарищ Баженов, с мировым признанием, — его голос был ровным, но в нем чувствовалась стальная напряженность. — Но поездка… Поездка крайне нежелательна. Однако отказ будет расценен как неуважение и нанесет ущерб престижу страны. — Он перевел взгляд на Льва. — Решение принято на самом верху. Поездка состоится. Но, — Громов отчеканил каждое слово, — товарищ Баженов поедет не один. С ним будут два «ассистента» из моего отдела. Гражданские. Их задача обеспечить его безопасность и… проследить, чтобы разговоры велись исключительно о науке. Вы поняли меня, товарищ Борисов?