Жара спала, но в лаборатории отдела гематологии по-прежнему пахло стерильной чистотой, кислотой и чем-то металлическим, запахом науки, не терпящей суеты. Лев, скинув китель на спинку стула, стоял перед столом, заставленным колбами и пробирками. Рядом, похожий на взъерошенного воробья в очках, топтался Миша. Его белый халат был украшен разноцветными пятнами, следами недавних экспериментов.

— Ну, показывай свое ноу-хау, — без предисловий сказал Лев, скрестив руки на груди.

Миша, сияя, схватил со стола небольшой стеклянный флакон с резиновой пробкой, внутри которого плескалась темно-алая жидкость.

— Вот он! Консервант! Основа — цитрат натрия, плюс глюкоза. Просто, как все гениальное. — Он потряс флакон. — Цитрат связывает кальций, препятствуя свертыванию. Глюкоза, питание для эритроцитов. В результат кровь сохраняет свойства до двадцати одного дня! Двадцати одного!

Лев взял флакон, повертел в руках. Простота решения действительно была гениальной.

— Двадцать один день… — протянул он. — Это меняет всё Миш, ты молодчина. Раньше кровь нужно было переливать почти сразу. Теперь ее можно хранить, транспортировать…

— Создавать стратегические запасы! — с жаром подхватил Миша. — Представьте, Лев! Склад крови в каждом крупном городе! Специальные флаконы мы уже наладили делать на том же заводе, что и шприцы. Пробка резиновая, герметичная. Все стерильно!

В дверь лаборатории, не стуча, вошел Сашка. Он был в рабочей телогрейке, на лбу выступали капельки пота.

— Ну, я тут, — бросил он, окидывая взглядом химзавод в миниатюре. — Что по крови? Говорите, я записываю. Мне еще на склад ехать…

Лев поставил флакон на стол.

— По крови у нас прорыв. Миша все обосновал. Теперь твоя часть, Саш. Логистика. — Он подошел к висевшей на стене карте СССР. — Нужно создать сеть из двадцати опорных пунктов переливания крови. Ключевые города: Москва, Ленинград, Киев, Минск, Харьков, Свердловск, Новосибирск… — он водил пальцем по карте. — К концу тридцать девятого года мы должны иметь запас минимум на десять тысяч переливаний.

Сашка присвистнул, достал из-за пазухи потрепанный блокнот и начал что-то быстро чертить.

— Двадцать городов… Помещения, холодильное оборудование, персонал, транспорт… — он бормотал, прикидывая. — Это тебе не жгуты штамповать. Но… пахнет государственным делом. Значит, ресурсы дадут. Я возьмусь.

В этот момент в лабораторию влетел запыхавшийся лаборант.

— Товарищ Борисов! В Боткинскую больницу доставили рабочего с завода! Травма, массивная кровопотеря! Группа крови четвертая отрицательная! У них нет запасов четвертой! А у нас в банке как раз есть две дозы!

Лев, не говоря ни слова, бросился к телефону. Сашка, не нуждаясь в приказе, уже кричал в трубку другого аппарата:

— Дежурному курьеру! Немедленно к Боткину! Груз — кровь, четвертая отрицательная! Зеленый коридор! Препятствий не чинить!

Сцена приобрела стремительность боевого оперативного штаба. Миша лихорадочно готовил флаконы, Сашка координировал доставку, Лев говорил с главврачом Боткинской, давая краткие указания. Через двадцать минут курьер, вихрем пролетевший по улицам города, доставил кровь. Еще через час из больницы сообщили: рабочего прооперировали, кровопотеря восполнена, состояние стабильное, прогноз благоприятный.

В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Сашки.

— Вот черт… — прошептал он, вытирая потный лоб. — Вот это да… В теории одно, а когда вот так, вживую… Это же он сейчас бы помер, парень-то. А так… жив.

Лев молча смотрел на карту. Крошечные флаконы с алой жидкостью вдруг обрели для него новый, огромный вес. Это была не просто биологическая субстанция. Это были жизни. Конкретные, спасенные жизни. И их счет только начинался.

— Десять тысяч переливаний, Саш, — тихо, но очень четко сказал Лев. — Это не цифра в отчете. Это десять тысяч спасенных человек. Так и работай.

Сашка кивнул. В его глазах не осталось и тени привычной ершистости. Только твердая, как гранит, решимость.

— Будет сделано, командир. Сеть будет сделана.

Утро в лаборатории СНПЛ-1 начиналось с привычного ритма: равномерного гудения термостатов, щелканья выключателей и запаха стерильной чистоты. Лев, придя раньше всех, просматривал свежие отчеты по клиническим испытаниям, когда дверь открылась, пропуская профессора Постовского.

Исаак Яковлевич вошел с характерной для него сдержанной элегантностью. В его руках был аккуратный кожаный портфель, а движения оставались такими же точными и выверенными, как химические формулы, над которыми он работал.

— Лев Борисович, доброе утро, — его мягкий баритон наполнил лабораторию. — Позвольте поделиться последними результатами нашей совместной работы.

Он открыл портфель и извлек несколько пронумерованных контейнеров с белыми кристаллическими порошками.

— Как вы знаете, «Сульфидин» уже прошел предварительные испытания, — Постовский расставил образцы на лабораторном столе. — Но сегодня я хочу представить его улучшенную версию — «Норсульфазол». — Он произнес название с особым, почти отеческим уважением. — Мы смогли значительно снизить нефротоксичность, сохранив при этом превосходную антибактериальную активность.

В это время в лабораторию вошла Катя, держа в руках медицинскую карту. Увидев Постовского, она тепло улыбнулась.

— Исаак Яковлевич, как раз думала о ваших препаратах. На прошлой неделе у нас в подконтрольной больнице был сложный случай, ребенок с тяжелой формой дизентерии. Состояние было критическим: сильная дегидратация, интоксикация… — Она открыла историю болезни. — После применения «Сульфидина» по вашей схеме мы наблюдали значительное улучшение уже через сорок восемь часов.

Постовский кивнул с профессиональным удовлетворением.

— Это подтверждает наши лабораторные данные, Екатерина Михайловна. Препарат действительно показывает хорошую эффективность против шигелл.

Тут же к разговору присоединился Миша, не скрывая легкого волнения. В его руках была склянка с прозрачным раствором.

— Лев, Исаак Яковлевич, — обратился он к коллегам, — позвольте и мне продемонстрировать наши успехи. Очистка дифенгидрамина завершена. — Он бережно поставил склянку на стол. — Препарат стабилен, нетоксичен в терапевтических дозах. Мы уже провели первые клинические наблюдения.

Катя одобрительно кивнула:

— Да, Михаил Анатольевич скромничает. Его препарат, который мы уже называем «Димедрол», на прошлой неделе спас пациента с отеком Квинке. Эффект был поразительным, угрожающий жизни отек удалось купировать за пятнадцать минут.

Лев внимательно изучал представленные образцы, мысленно оценивая потенциал каждого препарата. В этот момент дверь в лабораторию вновь открылась. На пороге стоял главный врач больницы им. Мечникова, Анатолий Федорович Орлов.

— Коллеги, не помешаю? — его голос звучал деловито, но в глазах читался профессиональный интерес. — Слышал, у вас здесь собирается целый арсенал новинок. — Его взгляд скользнул по расставленным на столе препаратам. — Предлагаю обкатать все это добро в условиях реальной клиники. С января готов предоставить два отделения, одно для испытаний новых сульфаниламидов, другое для отработки применения антигистаминных препаратов.

Постовский, обычно сдержанный, не удержался от улыбки:

— Анатолий Федорович, ваше предложение как нельзя кстати. Как раз собирался просить о возможности расширенных клинических испытаний.

Лев обменялся взглядами с коллегами. В воздухе витало ощущение настоящего прорыва, того самого, ради которого они работали все эти месяцы.

— Анатолий Федорович, — сказал Лев, — это именно то, что нам нужно. Мы готовы начать подготовку протоколов испытаний.

Главврач кивнул, его опытный взгляд оценивающе скользнул по лаборатории:

— Прекрасно. В понедельник жду вас у себя для обсуждения деталей. Думаю, мы можем начать с группы из пятидесяти пациентов для каждого препарата.

Когда Орлов удалился, в лаборатории воцарилась глубокая, содержательная тишина, нарушаемая лишь равномерным гудением оборудования. Постовский, обычно сдержанный, не удержался от комментария: