Хочу сказать Яну, ведь он не видит, прикованный нерушимым взглядом к моему лицу, но голос не рождается в горле. Губы не шевелятся. Мне все еще больно, но боль какая-то притупленная, будто призрачная. Будто я вовсе не чувствую ее, а лишь помню отголосок. И об этом мне не сообщить. И Ян… Почему он не помогает? Почему не достает магическую воду, ведь она у него при себе, сомнений нет.

А затем наконец прозреваю. Неожиданно натыкаюсь на ответ. Догадываюсь по слезам Валентины, выступившим на лиловых глазах. По лицу Яна, белому как мел. Безэмоциональному, отсутствующему, опустошенному. Он спас бы меня, непременно, если бы такое было возможно. Однако… У меня ничего не осталось, кроме мнимой, нереальной, воображаемой боли. Я ничего не могу сказать. Не моргаю. Как будто не дышу. Потому что…

Я умерла.

Еще в полете. Или в момент падения.

Я мертва.

А боль – я просто ее помню. Мозг все еще функционирует, хотя сердце перестало биться. Внутренние системы организма отключились, но мозг еще не успел. Потому что всегда перестает работать последним, погибая медленнее. Значит, вот что мы видим последним, когда умираем – слезы близких, горюющих об утрате, скорбных лица родных.

Но грудь уже не вздымается, а кровь навсегда замирает в венах. Мы уже не живы, но еще недолго все понимаем. И наблюдаем. Мы все еще рядом, когда они думают, что нас уже нет.

Ян молчит. Мягко проводит ладонью по моим ключицам у основания шеи, и призрачная боль стихает почти полностью. Будто стирается воспоминание о ней, и остается лишь малая незначительная часть, уже не приносящая страданий. Не знаю, почему он так поступает, да и действительно ли он понимает, что я еще здесь и мне это необходимо.

Мокрые дорожки слез стекают по щекам Валентины. За ее спиной появляется Гай, целый и невредимый. Вот и хорошо, ведь теперь я могу не волноваться за него. Утро еще не наступило, битва разворачивается прямо возле нас, и вдруг посреди этой бури возникает голос, слишком знакомый. Хриплый и низкий, который я, если честно, больше не ожидала услышать.

Велес. Он тоже здесь. Видит меня, точнее, мое бездыханное тело, распростертое на коленях у Яна. Мертвое.

И видит волков, подбирающихся, еще не обращенных навечно в человеческие образы, не скованных из-за луны, которую пока не стер рассвет. Густые брови сведены на переносице, лицо сурово, он что-то говорит, разочарованно качает головой, и до меня уже не доносится потерянный смысл.

– Что ж, была не была! – с интонацией гневной решительности восклицает он. Стучит о каменную плитку посохом, и столбы ослепляющего света извергаются при соприкосновении с поверхностью асфальта.

Велес вмешивается в эту войну, чего никогда не собирался делать, отгоняя оборотней на десятки метров, разделяя, словно чертой, их и нас. Кусок набережной становится подобием островка безопасности, здесь – не алое от огня, а серое, потухающее. Над небом медленнее, чем хотелось бы, развеивается ночь, и луна все еще ярка, а Ян все смотрит на меня неотрывно, на то, какая я нерушимая, какая бесконечно бездвижная.

И под плач Валентины, который напоследок удивляет меня и является нелепым и бессмысленным – ведь смерть не страшит меня, смерть не конец – под шепот возникшей из ниоткуда Александры, под молчание Гая, которое громче крика, Ян склоняется надо мной и шепчет:

– Не бойся. Я буду рядом, Ава. – Глаза мерцают ультрамариновым так ярко как никогда.

Мне мерещится, что крупицы голубого света, заточенного в его радужках, вырываются наружу и распространяются вокруг, медленно перемещаясь между нами, окружая нас обоих.

Они похожи… похожи на… на перелив пепла, которым исходят бессмертные навьи души. Исходят, когда их расщепляют.

Для меня время будто замерло.

– Прости за все, – глухо говорит Ян.

Голос полон страдания и скорби, причем столь непритворной, что я задаюсь вопросом напоследок, отчего же Ян разбит. Мы оба знаем, что последует за смертью. Она – лишь начало того, что ждет меня теперь. Калинов мост, искупление, воспоминания о прошлых жизнях, водоворот Тьмы в озере на рубеже. Тьмы, в которую я уже ныряла…

«Тьмы, в которую я ныряла», – повторяется в сознании… Но эта мысль обрывается.

Однако все они… Подозрительно мрачные. Мне на мгновение мерещится, что собравшиеся возле меня сломлены. С трудом могу различить выражения их лиц и правильно распознать, реальность перекрывают голубые блики глаз Яна, витающие повсюду, они смахивают на горящие звезды, на пляшущие в метели снежинки. Они горят цветом вечности. Они не падают на землю, а плавно перемещаются в пространстве, мерцая и не исчезая. И даже чудится, что они летят от меня в обратную сторону – вверх, к небу.

Поникнув от незримой тяжести, опуская голову, упираясь лбом в мой лоб, закрывая глаза, Ян притягивает меня ближе, приникая к моему лицу, практически не ощутимо касаясь губами моих губ. И делает глубокий вдох, зачем-то втягивая в себя воздух, застывший в моих легких.

Я еще могу осознавать это прикосновение, как и ту оставшуюся горошину боли, которая вдруг исчезает, покидая меня навечно, спустя несколько секунд после поцелуя дракона. Наверное, он таким образом забирает мое последнее страдание. А вместе с ним – и нечто лично мое, некую странную часть меня, о существовании которой я ранее не подозревала, вытягивая наружу прощальным невесомым поцелуем. Ведь когда Ян отстраняется, за его губами следует тонкая голубая лента свечения, похожая на ту кроху боли, но материализовавшуюся, словно она была фрагментом моей души.

И он похищает ее, вдохнув в себя.

Не знаю, подобие ли это магии или такова она и есть, но, видя сквозь хаотичный красивый танец голубых искр, уносящихся ввысь, к звездам, в глубь вселенной, проблески первых участков светлого неба, слушая последние взрывы, замечая, как накатывает тишина, как исчезает волчий вой, созерцая угасающие очертания мигающей луны, я погрязаю в спешно настигающей меня темноте, в ночи, вечной ночи, принадлежащей лично мне. Странно, потому что не закрыв напоследок глаза, я просто перестаю видеть.

Я рада, что моим последним воспоминанием будет начинающийся рассвет. Я – в родном городе, освобожденном и спасенном. На набережной – в одном из любимых мест, где мне так нравилось проводить время, часы и дни своей, как выяснилось, недолгой жизни.

Пусть так. Это хорошее место, чтобы умереть. Красивое место. И я уходила из него – из этого мира – не сопротивляясь.

Я окунаюсь в темноту с головой, словно опять ныряю в озеро, полное сгустков угольного тумана и непрозрачной воды, ведущее в пекло. Но жидкость не наполняет легкие. Я ощущаю невесомость. Вокруг дует ветер, сильный, бьющий по телу, которого я почему-то до сих пор не лишилась, царапающий кожу, осязаемый, похожий на песок.

Не до конца осознаю, что происходит, но и без того непроглядная тень начинает сгущаться еще плотнее. Я чувствую – меня куда-то уносит, не знаю, куда именно, но будто проваливаюсь в бездну или лечу в бесконечную черную дыру. Не могу предположить, что это за место. И ни в чем не получается найти опору.

Пока вдруг кто-то не хватает меня за руку.

Сперва я думаю, что мне показалось. Но нет. На запястье смыкается чья-то ладонь. И я отчетливо вижу кисть, белую и изящную – и более ничего. А затем посреди клубов бесконечной пустоты начинает различаться размытая картинка – лицо, спрятанное под тенью капюшона, длинные черные волосы, выбивающиеся из-под него, ниспадающие на бордовый плащ, отделанный мехом.

Кожа ладони, держащая меня, – белее мела.

– Ну, здравствуй, Ава, – произносит прохладный женский голос.

Волна внезапной дрожи пронзает меня. Не представляю, мертва я или нет, но мое тело по какой-то причине остается чувствительным – я замечаю лед чужого прикосновения. Обжигающий лед. Мне вдруг становится очень холодно.

Так, как было прежде всегда в нави.

– Я рада наконец познакомиться с тобой.