В комнате повисает тяжелое молчание. Оно такое густое, что я почти чувствую его на коже.

Белла вырывается из моих объятий, смотрит на меня, прикладывая ладонь к моей щеке.

Я прочищаю горло. Оно будто пересохло, словно песок насыпали.

— В тот момент, когда я увидел, как он на тебя смотрит, я все понял. Понял, что он влюблен в тебя, и было так чертовски сложно не наброситься на него сразу. Я хотел убить его.

— Мне так, так жаль.

— Не надо. — Я прижимаю палец к ее губам. — Это не твоя вина. — И снова прижимаю ее к груди.

Пока я держу ее, мысли несутся галопом. Ошеломляющий объем информации, сложные нюансы, которые трудно понять. Или, может, я просто не хочу признавать, что какое-то время этот ублюдок обладал моей девочкой. Черт.

Когда я выводил Мило на прогулку, не мог перестать прокручивать вечер. Откровение бабушки о том, какой одинокой и сломанной Белла была в детстве. Отказ матери признать свою вину. Этот подонок, загоняющий ее в угол, и осознание, что за его отвратительной одержимостью скрывалась настоящая любовь.

А слова ее матери? Блин. Отвращение в голосе, когда она сказала Белле, что ненавидит ее. Собственную дочь, которая за всю жизнь не знала ни доброты, ни заботы.

Я ненавижу ее мать.

И Кевина я ненавижу не меньше. Он чертов манипулятор. Он использовал ненависть жены к собственной дочери, чтобы изолировать Беллу. Заработал ее доверие, а затем сделал ее зависимой от себя. Взрастил в ней покорность, от которой она теперь пытается избавиться. Он — настоящая причина ее мягкотелости, а не только мать. Этот мужчина годами готовил ее. Но зачем? Действительно ли он планировал сделать ее своей? Хватило бы у него смелости попытаться? Я могу только догадываться, что творилось в голове у Кевина, когда он узнал, что у падчерицы есть парень. Спорим, он был в ярости, больной ублюдок.

Он даже не пытался скрыть свои чувства к ней сегодня. Это… было больно. Откровение было жестоким, хотя я не могу объяснить почему.

Потому что она солгала мне?

Технически, она не лгала — он действительно насиловал ее, и не раз.

Потому что она не доверяла мне настолько, чтобы рассказать всю правду?

Она рассказала мне свою правду, ту, в которую хотела верить.

Жертва, влюбляющаяся в своего насильника. Даже понимая все это, я все равно разрываюсь.

Во мне назревает буря, ее сила растет с каждым вдохом. Я не просто хочу заняться с ней сексом. Я хочу трахнуть ее так сильно, чтобы она забыла всех других мужчин. Хочу, чтобы она кричала мое имя, когда кончает. Хочу довести ее до такого состояния, чтобы ее тело и разум превратились в желе.

Я хочу обладать ею. Навсегда.

— Ксандер. — Ее голос вырывает меня из мыслей. Она отстраняется, потирая глаза. — Ты в порядке?

Мой живот сжимается.

— Нет.

Она прикасается к моему лицу, в ее глазах — страх и боль.

— Что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше? Чего ты хочешь?

— Тебя.

Ее губы приоткрываются, зрачки мгновенно расширяются. Черт. Она тоже этого хочет.

— Ты уверен? — шепчет она, пряча лицо за прядями волос. — Тебе не противны мои поступки? Ты же слышал, что моя мать…

Одним движением я притягиваю ее к себе и прижимаюсь губами к ее губам. Как она до сих пор не понимает, что я к ней чувствую? Ничто в этом мире не заставит меня изменить мнение о ней, о моих чувствах.

Моя любовь к ней настолько сильна, что, когда она выходит из комнаты, забирает с собой весь мой воздух. Когда ее нет рядом, когда я не могу прикоснуться к ней, будто больше нет кислорода. Моя любовь к ней — это все.

Я не променял бы нашу любовь ни на что, даже на еще одну победу в Суперкубке.

— Не говори так. — Я закусываю ее нижнюю губу, заставляя ее вздохнуть. — Твоя мать — стерва. Ее слова ничего не значат.

— Но…

Я засовываю руки под ее футболку, сжимаю грудь, вырывая у нее низкий стон, прежде чем начать покрывать ее шею поцелуями. Останавливаюсь только у соска. Кусаю его через ткань, и она впивается пальцами в мои волосы, царапая кожу.

Боже, как же я люблю, когда она так делает.

— Ксандер…

Обхватив ее за бедра, я стягиваю шорты, и когда они падают на пол, а прохлада комнаты окутывает ее тело, она вздрагивает.

— Боже, как же ты мягкая, — стону я, целуя ее шею, плечи, пока не добираюсь до пупка.

Я выпрямляюсь, встаю на колени, рассматривая ее. Она смотрит на меня, не моргая.

Я освобождаю свой напряженный член и без колебаний вхожу в нее. Она мгновенно сжимается вокруг меня, вскрикивая от растяжения. На мгновение мы замираем, давая ей привыкнуть. Но вскоре она обвивает мою шею руками и притягивает ближе.

— Что же ты со мной делаешь? — я прижимаюсь губами к ее губам.

Мой разум затуманивается, как только ее язык касается моего. Такой поцелуй заставляет меня чувствовать, будто я левитирую, будто меня больше нет в этой комнате. Только с ней. Мы могли бы быть где угодно — важно лишь ее присутствие. Белла владеет моим сердцем и разумом. Она тот самый свет в конце туннеля. Лекарство от всех моих болезней. Противоядие от любого яда. Я справлюсь со всем, что приготовила жизнь, если мы будем вместе.

Она приподнимает бедра, поощряя меня войти глубже. Ее стоны слаще любой музыки, наполняя комнату вместе с моим рычанием. Я трахаю ее жестко, и она встречает меня в каждом движении. Она так горяча, ее кожа горит под моими ладонями. Инстинктивно я обхватываю ее горло, пальцы сжимаются. Темные тату на моей руке красиво контрастируют с ее безупречной кожей.

Я сжимаю сильнее, ее глаза расширяются.

— Еще, — шепчет она, выгибаясь.

Я добавляю немного давления, контролируя ее дыхание.

Ее лицо краснеет, но улыбка только растягивается.

— Еще, — умоляет она.

Боль возбуждает ее, я всегда это знал. Но сейчас это ослепляет. Она не увлекается БДСМ, и…обычно мы не доходим до такого.

Мой живот сжимается. Что этот монстр с ней сделал?

Я отпускаю ее и отстраняюсь. Какого черта я вообще допустил эти мысли?

Я выхожу из нее и встаю с кровати, сжимая свой член, все еще влажный от ее соков.

Она приподнимается на локтях, изучая мое лицо, в глазах — беспокойство.

— Иди сюда, — приказываю я, не отрывая взгляда. Она садится и снимает футболку. От этого вида кровь стучит в висках. Я будто пьян, вид опьяняет. — Иди сюда, — повторяю я, стиснув зубы.

Она подползает ближе, и когда оказывается в пределах досягаемости, я хватаю ее за ноги и стаскиваю на край кровати. Не останавливаюсь, пока ее попа не окажется на самом краю. Затем, обхватив ее за талию, переворачиваю на живот.

Она с готовностью встает на колени и локти.

Звук моей ладони, шлепающей по ее мягкому месту, раздается в тишине, звуча неестественно, и тут же заглушается ее стоном. Я изучаю ее — лицо уткнулось в простыню, на попе краснеет отпечаток моей руки. Контраст цветов заставляет мой член дернуться.

В то же время сердце сжимается. Я перешел границу? Я никогда не шлепал ее так сильно раньше. Неловкость накрывает меня. Что изменилось? Откуда взялась эта потребность пометить ее? А что если…

— Сильнее, — приказывает она, задыхаясь. Желание в ее голосе ускоряет мое сердцебиение и отправляет все рациональные мысли в пропасть. Она приподнимается на ладонях, оглядываясь через плечо: — Сильнее.

Я кладу одну руку ей на спину, прижимая к матрасу, чтобы ее попа оставалась в воздухе, а у меня был лучший доступ к ее киске. Ее розовые губы блестят от влаги. Я голоден, и только она может утолить эту жажду и прекратить эту агонию. Я направляю член и вхожу в нее снова. Она такая теплая, такая готовая.

Схватив ее за бедра, я впиваюсь пальцами в плоть, вгоняя в нее — жестко, методично, без ограничений. Она двигает бедрами, встречая меня. Снова и снова с ее губ срывается: «Сильнее». Это грань, которую я не должен переступать, но… она этого хочет.

Я поднимаю руку и снова шлепаю ее, на этот раз достаточно сильно, чтобы ладонь заныла. Мгновенно появляется еще один красный отпечаток, и мое тело вспыхивает, превращая искру внутри в горящее пламя. Это сводит с ума. Эротично. Готово разрушить основы моих убеждений.